Ши-и-ирк. Но — не полностью. Что в резники меня с этими железками… я уже грустил.
У меня ощущение, что я эффективнее режу своих, чем чужих.
Интересно, а новгородские ушкуйники для смоленского боярича, идущего в тверской хоругви с войском суздальского князя… свои?
Сукин сын с саблей! Развалил мне поддёвку под кафтан. Теперь зашивать придётся. И сам кафтан попортил…
Тут баба застонала.
«О поле, поле! Кто ж тебя усеял? Мёртвыми костями…». Плохо провели посевную — некачественно. Некоторые кости ещё не мёртвые.
Пинком отбросил мирно поливающего своей кровью ещё, кажется, шевелящегося юного героя Господина Великого Новгорода и окрестностей и пригляделся к… к «посевному материалу».
Баба была не бабой.
Ой, это не то, что вы подумали! Просто она не тянула на настоящую бабу! Так… максимум — девка. Лет 12–13. Но уже… при всём. Но только-только. Черноволосая, черноглазая, довольно смуглая, с тощими ручками и ножками, но с вполне наблюдаемой грудью, талией и… и всеми остальными признаками. «Всеми» в смысле — голая.
«— Мужчины такие странные! Для них все платья — одинаковые, а отвёртки — все разные!».
Вот не поверите, но я чуток в женской одежде понимаю! Могу отличить рубаху от шаровар. Даже женские! Даже когда оно всё — разодрано вдрызг. Просто клочками.
Кроме клочков одежды, кое-где к её телу прилипли песчинки. В других местах — травинки. То ли — её таскали по пляжу и полянке, то ли — сама каталась. В непросохшем состоянии.
Всё это сверху было обильно полито кровью последнего посетителя.
Вы думаете — первое, что пришло мне в голову, была эрекция? Увы, должен разочаровать. Это было только второе. Первой же была постоянно актуальная в жизни мужчины простая мысль: «как заставить молчать эту дуру?».
Вот! Вот до чего довела меня «Святая Русь»! До полного извращения и подавления естественнейших желаний и устремлений! Как я изменился! Как я поплохел и похудел! А всё — предки! Со своими всякими… «Русскими Правдами»!
Однако воинское преступление я совершил: убил трёх боевых соратников. Что они — гады, и сами на меня напали… Свидетелей нет, подтвердить некому. Девка эта… она ничего не видела. А если начнёт рассказывать… лучше не надо.
– Ты кто?
Она так и не смогла нормально разлепить слипшиеся ресницы, залитые кровью новгородского мальчишки, и просто негромко заныла. Подрагивая торчащими кверху сосками небольших круглых грудей, трясясь нежной кожей юного животика, в пупочке которого плескалось небольшое озерцо ещё не успевшей свернуться подростковой крови, неуверенно елозила пятками, пытаясь сдвинуть, наконец, широко раздвинутые ляжки.
Зрелище… Тут самый первый чудак резко захрипел, стал выгибаться, поёрзал по травке и… и успокоился.
Ты ж уже зарезанный! Чего суетишься?
Дошло. Хоть и с задержкой.
Заново осмотрев доставшийся мне… трофей, я понял — или дорезать, или отмывать. Уж больно она грязная. Отчего скинул с чресел своих завязанную рубаху.
Девка всё сразу поняла. Ещё бы не понять! И заново раскинула коленки. То есть — поняла, но по-своему.
В своей неправильности понимания она пребывала и дальше: пока я переворачивал её на живот и вздёргивал, за связанные локти, на ноги. Только когда потащил вниз по овражку к реке, она удивилась. Но в таком виде… Факеншит! Совершенно непригодна к употреблению! Она же вся грязная и липкая!
Узкую полосу пляжа проскочили бегом. И присели в воде.
По Волге ещё происходило интенсивное движение. Хотя пробок, как пару часов назад, уже не было. Несколько лодочек старательно угрёбывали вниз, определить их воинскую принадлежность я затруднился.
Слева за мысом что-то дымило. От мыса по пляжу валялось барахло и несколько человеческих фигур. Неподвижных. Штатско-мусульманского вида — в неподпоясанных халатах.
Я выдернул из воды за косы бьющуюся у меня в руке, захлебнувшуюся от полоскания, девкину голову, набрал с мелководья песок и начал оттирать измазюканную мордашку, поглядывая на поднимающийся из-за мыса дымок.
Похоже, ушкуи догнали какую-то лоханку эмира. Прижали к берегу и запалили. Пассажиры попрыгали в воду и побежали по бережку. Ушкуйники дорезали экипаж и, частью — занялись грабежом багажа, частью — отправились ловить живой груз. Для превращения в товар типа «полон».
На «Святой Руси» человека ценят: его можно продать.
Эта троица покойников — увлеклась и далеко отошла. Но искать их будут. Надо сваливать.
Я нервно размышлял о путях уклонения от наказания за совершённое мною тройное убийство. Механически вращая и поворачивая эту сопливку, отдраивая и начищая её речным песочком. Школа оружейной смоленского князя никуда не делась: как только мозги заняты — сразу руки сами тянутся чего-нибудь надраить.
Как вдруг поток повизгиваний — всё-таки, синяков и ссадин у неё немало — сменилось более глубоким дыханием.
Пока я полировал ей спинку с песочком, она начала характерно прогибаться и прижиматься ягодицами к… к моему «очень хор-р-рошему приятелю»!
Однако…! Ну, живуча! Её чуть не утопили, спутницу — убили, саму — избили, изнасиловали, а она… ещё напрашивается!
Хотя тут чисто инстинкт собственного выживания. «Мужчина платит браком за секс, а женщина — сексом за брак». Здесь: за надежду дышать ещё и завтра.
Холодная вода прекрасно остужает не только горячие головы, но и головки. «Приходи — третьим будешь» — меня не очень… Да и вообще — дура. Открытое место, зона боевых действий, явится вдруг какой-нибудь… Вот ежели в каком укрытии…
Выволок из воды, перебежками по открытому, снова полянка в овражке. Из её прежней одежды — одни ошмётки. А ткань-то тонкая, недешёвая. Девка из непростых. Стоит, дрожит. Тряпьём вытер, туфли ей надел — всё равно трусится. Халат покойной толстухи сверху — как мешок. С головой, в три оборота.
Какой-то поясок… шёлковый? Поводком на шею. Бегом в гору — здесь оставаться нельзя.
Мы отскочили с полверсты от берега в гору, когда она захрипела и упала. Всё — выдохлась. Дышит с всхрипом, взахлёб. Аж корёжит бедняжку. Я сдёрнул с неё халат, чтобы чуть остыла, но она никак не могла продышаться.
Только когда взял за горло — вздохнула глубоко, глаза закрыла и затихла. Под моими руками. По всему телу. Дрожащему от едва сдерживаемого желания дышать. И — страха. Страха дышать без разрешения. Ожидая в тревоге. Моих действий и своей боли. Моей воли. На себе. Горяченькой. Пропотевшей. Влажной. Спереди и сзади. Снаружи и изнутри. Готовой ко всему. Согласной со всем. Везде. Лишь бы не били. Или — били, но — не сильно. Или — сильно, но — не насмерть. Молчит. Подставляется. Предлагается. Чувствует. Как я её…
