Губы де Ролена выгнулись, брови поднялись, как бы говоря: «Вот в чём сложность», а соединённые пальцы плавно разошлись в стороны, словно констатировали, что подобное, скорей всего, невозможно.
Кошон глаз от лица канцлера не отрывал. Меньше минуты понадобилось ему, чтобы понять всё невысказанное, но ответная реплика требовала времени.
– Что ж, справедливо, – пробормотал он, наконец, и окинул взглядом стол. – Но вы совсем ничего не съели, дорогой э-э… барон! Этот суп… он великолепен! Я просил приправить тимьяном… Вы любите тимьян? И спаржа с поджаренным луком… Позвольте, я налью вам немного?
Не дожидаясь ответа он встал, поднял крышку с тяжелой супницы и зачерпнул деревянным ковшом самую гущу. По комнате пополз густой аромат.
– Пахнет прекрасно, – заметил де Ролен.
– И вкус не хуже.
Кошон наполнил тарелку канцлера, потом свою, сел напротив и передвинул на середину стола блюдо с луковыми перьями и отрубевым хлебом.
– Пост, – сказал он, словно извиняясь. – Строгость в воздержании – вот то, в чём служители Бога сильны. К сожалению, вопросы чести – это удел жизни светской, и тут нам требуется хороший консультант. Помню, милорд Бэдфорд сказал мне как-то, что рыцарские законы писались при французском дворе, но там же и погибли. Он, несомненно, шутил, однако, в каждой шутке есть доля истины… Как вы думаете, барон, если я обращусь, к кому-нибудь… кому-то из людей родовитых и служивших при прежнем дворе… он не откажет посвятить меня в некоторые светские тонкости этих законов?
– Зачем вам? – не отрывая глаз от тарелки спросил де Ролен.
– Не хочу попасть впросак. Если французский король не захочет выкупать свою Деву, я должен быть уверен, что покупка её герцогом Бэдфордским произойдёт с соблюдением всех необходимых формальностей. Церковь не казнит, как вам известно, но, если придётся выносить смертный приговор, я должен буду передать девицу светскому суду, и в этом случае любой подвох может смазать впечатление. Английский парламент разочаровывать нельзя. Он ждёт от меня суда во имя славы Божьей и своего короля, поэтому использовать и предусматривать нужно всё…
Де Ролен приподнял брови, но глаз не поднял.
– Это ваше право, Кошон. Обратитесь к кому-нибудь…
– Знать бы ещё, кто более сведущ?
– Ну тут уж я вам не советчик. Моё общение с этим новым двором весьма ограничено. Пожалуй, я и общался-то только с господином де Ла Тремуем… Бывшим Великим Управляющим покойного короля.
Кошон внимательно посмотрел на жующего канцлера.
– Как, однако, совпало, барон! Я был намерен обратиться именно к нему.
Де Ролен с шумом втянул гущу с ложки, аккуратно вытер губы и отодвинул тарелку.
– Я обещал похвалить вас, Кошон. Но я сделаю больше. – Он лишь на мгновение позволил себе встретиться глазами с епископом и снова отвернулся. – Я похвалю ещё и вашего повара – его стряпня буквально лишила меня речи…
(весна 1430 года)За зиму король переехал в Пуатье, и Жанна – почти узница при его дворе – вынуждена была уехать следом.
Пустота вокруг неё разрасталась. Герцогиня Анжуйская стала вдруг затворницей, общаясь с миром через письма. Рене улаживал свои дела в Лотарингии, где доживал последние дни совсем больной Карл. «Прекрасный герцог» в Анжере старался держаться подальше от обидевшего его короля и всего двора, как и свободный в своих действиях Ла Ир, который, подобно волку, выслеживал разбойничьи отряды бургиньонов на французских землях. Гокур оборонял Дофине, Бастард – Орлеан, а маршал Франции де Ре готовился отстаивать свой собственный Сабли… Все были далеко, и все, казалось, забыли о ней. Но де Ре, по крайней мере, заботился о Клод, и это единственное, что было хорошо…
О том, что с Клод всё в порядке Жанна знала из писем. За зиму их пришла всего пара, и оба сразу после Рождества. Писал за Клод какой-то добрый причетник, скупо и не слишком умело пользующийся грамотой. Впрочем, это могло быть вызвано и обычной осторожностью – письма приходили на имя д'Олона, он же их Жанне и читал, поэтому ничего больше того, что «паж Луи вылечился от ран» и служит пока господину маршалу, писано быть не могло.
Однако, успокоенность в отношении Клод была лишь каплей в смятенном море. Каждодневное бездействие заставляло Жанну страдать куда сильнее чем то, которое тяготило всего год назад. Тогда она, по крайней мере, жила ожиданием, надеждой и уверенностью, а теперь только упрямым заблуждением.
Обязанная присутствовать на всех приёмах и увеселениях, девушка не могла не замечать насмешливые взгляды, которыми провожали её мужской наряд. Но одеться в женское означало для неё полное завершение миссии, которую сама она завершённой не считала.
– Франция ещё не свободна! Моего короля обманывают, склоняя к переговорам и всяким договорённостям, и не выполняют данных по этим договорённостям обещаний! Они тянут время, собираются с силами, и, если ничего не делать, могут лишить его трона! – убеждала она всякого, кто ещё хотел её слушать.
Но таких, к сожалению, становилось всё меньше и меньше…
Только однажды, ещё до похода на Бургундию, сердце Жанны радостно забилось, когда пришли известия о том, что барон д'Иври и сеньор де Сен-Жерме-Бопр Жан Фуко пытались завладеть Руаном. Попытка не удалась, но на Рождество, одаривая особо отличившихся подданных, король отдал должное преданности и храбрости Фуко, который принимал поздравления со слезами на глазах. Когда же к нему подошла Жанна, сеньор быстро вытер слёзы и, схватив девушку за руки, пылко воскликнул:
– Будь ты с нами, Руан открыл бы ворота без боя, я уверен!
Благодарная Жанна начала расспрашивать о подробностях предпринятых атак, и невольно оживилась, слушая ответы. Сделала пару толковых замечаний о том, где были допущены ошибки, а поздно вечером, когда осталась одна, горько разрыдалась. Они бы действительно могли взять Руан, если бы ей позволили повести туда войска!
В отчаянии, она снова начала обращаться к королю. Просила его не медлить, не тянуть, укреплять армию, собирать прежних военачальников, разрозненных по стране, в единый кулак, чтобы весной начать активные действия против англичан! Но, как ни старалась, видела на лице Шарля только одно – досаду и раздражение. В конце концов, он, как и прежде, открыто принялся её избегать, а однажды, когда Жанна проявила особенную настойчивость, довольно грубо обрвал её, повысив голос так, что слышали очень многие:
– Хватит уже, мадемуазель! Вы меня утомили! Вспомните, наконец, о своём естестве и займитесь выбором нарядов, а не моих военачальников!
Кое-кто из слышавших это позволил себе засмеяться, и никто его не остановил.
Весь март после этого девушка не показывалась на людях. А в последних его числах в Пуатье прискакал капитан Мелена господин де Гирезме, и надежда, как показалось Жанне, снова ободряюще ей улыбнулась.
Совсем недавно жители Мелена изгнали англо-бургундский гарнизон, но близость осаждённых областей заставляла их жить в постоянном страхе – того и гляди опять кто-нибудь нападёт. И господин де Гирезме приехал просить помощи у короля.
– Положение отчаянное, сир! Людей не хватает, кулеврины были разбиты уходящими из города бургундцами, боеприпасы разворованы… Мои лучники обучают горожан, но, боюсь, времени у них не хватит. Не оставьте свой город, сир! Мелену нужна помощь, и, как можно скорее!
Шарль, хоть и слушал капитана с большим волнением, только растерянно развёл руками – дескать, рад бы помочь, де нечем. Но пообещал обязательно что-нибудь сделать «для своих верных подданных». И тут, будто невзначай, будто забывшись, Ла Тремуй обронил:
– Возможно, наша Дева… Она так рвалась сражаться…
Но тут же замолчал и отступил с лицом полным смущения за то, что сказал, возможно, глупость.
Король на это хмыкнул, неопределённо поводил в воздухе пальцами и пожал плечами. То ли это означало «да», то ли «нет». Но де Гирезме и этого было достаточно. Он понял, что попробовать ему никто не запрещает, и пошёл со своей бедой к Жанне…
29 марта отряд, нанятый и экипированный на личные деньги Жанны, двинулся к Мелену. Препятствий этому походу никто не чинил. И правда, не армию же посылать!
Командирами в отряде были братья Клод – Пьер и Жакмен, а так же Жан Фуко, который, как и сама Жанна, засиделся при дворе без дела. Чуть меньше месяца понадобилось им, чтобы организовать в городе хорошую оборону, и, казалось бы, всё – снова бездействие и ожидание, что кто-то, достаточно безрассудный, рискнёт напасть на Мелен. Но тут, сначала тихо и робко, а затем сильнее и отчаяннее, поползли по городу слухи и разговоры о том, что недалеко от Ланьи-сюр-Марн появился большой бургундский отряд, которым командует некто Франке Арасский. О нём говорили, что большего бандита на свет ещё не рождалось, и люди, испуганно озираясь, передавали друг другу рассказы, один другого страшнее, о разбоях, убийствах, насилии и поджогах. Целые семьи, стеная, привозили к воротам Мелена растерзанные трупы родных, показывали Жанне изнасилованных девушек, искалеченных детей и рассказывали, рассказывали, рассказывали, пугая горожан подробностями, которые, чем дальше, тем страшнее становились.
