— А ты, казаче, никак с Днепра будешь? — спросил я его по-русски, удостоверившись, что западных я зыков он не знает. — Будешь защищать корабль от нападения?
— Корабелю* дашь, дык, и разговору нет, княже, — подбоченился он.
— Сабли нет, есть рогатина, — огласил я список.
— Та хоть дрючок, лишь бы острый был, — осклабился он крепкими белыми зубами.
— А в плен-то ты как попал, такой шустрый да умелый?
Тут парень немного смутился, но врать не стал.
— Та мы, добрый человек, на Анатолию* ходили на чаечке* малость тутейших за зипун пощипать, так я тама на бабе попалился, — рассказывал он со смешочками, типа: ну вышло так. — Зашли мы ночью в бухту шепотом, весла тряпками обмотав. Село бусурманское усе дрыхло без задних ног, даже собаки не брехали. Пока хлопцы их добро на лодки таскали, я знойненьку таку бабенку найшов, та и в кусты ее завалил — мыслил: успею… Не успел. С нее меня басурмане и сняли. У нее меж ног оказалось так узенько-узенько, а мой струмент ты сам видал — с мисячного порося буде. Тока разобрался и вдул, тут меня агаряне и повязали, тепленького. А казаки уси сплыли вже. С добычей. А меня связалы и в кутю к баранам покидали, даже не били. Правда и исти не давали. На третий день жиду продалы. Тот меня в Истамбул на шебеке* привез и там перепродал на галеру. Потом и на другую перепродали. Потом уже на эту. Пять рокив, считай, как все гребу и гребу. Конца краю этим волнам не вижу. Вот те крест.
И перекрестился по православному.
Окружающие нашу беседу не понимали. Кроме Микала, который от смеха сложился пополам, упал на палубу, закатился под фальшборт и страдальчески там икал дрыгая ногами. Ржать по человечески он уже не мог.
— Что он с меня смеется, княже? — обиделся казак.
— Да он такой же ходок по бабам, как и ты, — ответил я ему. — А смеется, потому что представил, что это не тебя, а его за задницу с бабы повязали. Я вот что хотел спросить: служить мне будешь? Дом твой далече отсюда будет.
— Не во гнев буде сказано, не буду. Домой пийду, княже, в Полтаву. Дюже соскучился. А что далече отсель, мне то не боязно. Ты мне только корабелю дай и пару монет на хлиб с салом.
— А звать-то тебя как? — восхитился я этим экземпляром.
— Меня-то? — почесал он пятерней бритый затылок, будто припоминая собственное имя. — Мамай. Грицком крестили.
— Мамай, говоришь? — усмехнулся я.
— Та у нас уси в роду Мамаи. Набольшие наши только стали по-литовски Глинскими князьями зваться. Им великий князь местечко Глину в удел дал. А Полтава наш родовой город.
— А тот Мамай, что на Москву сто лет назад ходил, кто тебе?
— Это хан-то ордынский, который Кият Мамай?
Я кивнул в подтверждение.
— Родней нашей будет. Предок у нас общий. У всех Мамаев.
— Хорошо. Об этом попозже поговорим. За кувшинчиком вина.
Дзапар довольно осклабился.
Микалу вообще не надо отдавать приказаний. Все сам чует, что нужно. Вырос из-под палубы и с ним сержант. Потом и стрелки объявились с рогатинами в охапках, которыми они и оделили бывших узников совести.
— А где этот сиреневый амазон*? — спросил мой раб, подтаскивая срахолюдную секиру скоттского* барона.
— Он в гальюне мается. Обожрался непривычной еды, вот и пробило его, — засмеялся молодой кастилец.
— Ты это ему притащил этот маленький топорик, — попробовал я пошутить.
— В самый раз под его лапу будет, — уверенно заявил Микал, оглаживая секиру. — Остальным даже поднять это чудовище будет сложно.
Прибежавший на наш хохот из гальюна Кин-Конг местного разлива, с ходу бухнулся передо мной на колени и что-то активно залопотал, стуча лбом в палубу.
Я беспомощно посмотрел на кастильцев.
Дон Хуан что-то спросил у него.
Здоровенный негр ему ответил, не вставая с колен, только выпрямившись. А он действительно был здоровенным не только по саженному росту, руки в объеме у него в бицепсе ого-го-го… Чемпион по армрестлингу. Ну, как у Рождественского: «руки как ноги, ноги как брусья». Грудные мышцы лежали мощными плитами, на животе четким рельефом выделялись «кубики» под черной кожей с оттенком баклажановой шкурки. Лицо у него было слегка вытянутое и неожиданно скуластое. Лоб высокий. Нос прямой длинный, хотя и с большими ноздрями, но не вывернутыми, а вполне себе нормальными. Подбородка не видно из-за курчавой бородки. Глаза карие, белки с легкой желтизной, которой совсем не было у амхарцев.
— Он говорит, ваше высочество, что отныне и навсегда он ваш раб. И единственное его желание это служить вам.
— Но он волен уехать домой, — сказал я.
Дон Хуан перебросился несколькими фразами с Кин-Конгом и сказал мне по-кастильски.
— Он говорит, что у него больше нет дома. Его дом разрушен врагами, которые захватили их всех в плен, чтобы продать португальцам.
— Кто их захватывал?
— Царь Текрура. Он мусульманин и дружит с португальцами. Сначала продавал им своих людей. А теперь захватывает для продажи соседей. У него большое войско из личных рабов.
— Царь? — переспросил я.
— Ну, так можно перевести этот невоспроизводимый на человеческом языке титул, ваше высочество, — помявшись, ответил граф де Базан.
— Как его завут?
Граф перекинлся с негром несколькими словами и тот ответит что-то совсем непроизносимое с большим количеством дифтонгов «мгве», «нг» и «бва».
— Скажите ему, что отныне я его буду звать Куаси-ба.
Чем я хуже Жофрея де Пейрака? Разве что отсутствием Мишель Мерсье. Но у меня Ленка не хуже будет.
— Кстати, а каким именем его крестили?
— Говорит, что Марком.
— Вот и будет он Марк Куаси-ба.
— Скажите ему, что я беру его к себе в дружину, но он должен выучить наш язык.
И протянул руку, в которую Микал вложил скоттскую секиру.
— Носи его с честью, милит* Марк.
Принимая топор, эта громада черного мяса посекундно мне кланялась и что-то лопотала.
Я вопросительно взглянул на графа де Базан.
— Он говорит, ваше высочество, что убьет этим топором каждого, на которого вы ему покажете.
— Микал, — приказал я, — тебе особое задание: как можно быстрее обучить его нашему языку, — кивнул я головой на «баклажана».
Ступенька — «стремянной» — телохранитель — казначей — порученец — слуга — и исполняющий обязанности моего пажа только вздохнул, подтверждая кивком полученное задание. Что-то много дел я на одного парня наваливаю. Все по принципу: вьючат того, кто везет и не брыкается. Надо осмотреться с обязанностями моего окружения и что-то переиграть.
Ночью, проверив караулы и бодрянку, узрел не спящего Мамая, который внимательно смотрел на чистое звездное небо.
