Ахвизра вынырнул наружу, обтер краем полога руки и небольшую статуэтку размером с ладонь, которую, обтерев, заткнул за пояс.
– Мертв, – сказал он. – Нас опередили.
– Он точно убит? – спросил дотошный Агилмунд.
– Горло перерезано, я щупал, – аж до позвоночника.
– Уходим? – спросил племянник Скулди Берегед.
– Надо бы еще туда заглянуть. – Агилмунд кивнул в направлении обиталища Мамеи. Высокий шатер (а не скромная армейская палатка, как у ее сына) конусом темнел рядом, шагах в двадцати.
Четверо варваров бесшумно пересекли разделенное тенями пространство… У шатра Мамеи охраны не было вовсе.
Ахвизра коснулся запястья Агилмунда, начертал пальцем знак: «Войти?»
Его друг покачал головой. И так все ясно.
– Уходим, – чуть слышно шепнул он, и четверка растворилась в темноте.
Глава четвертая «Аве, Август!»
Двадцатое марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима. Третий час дня по римскому времени. Могонтиак
– Кто это сделал? – прорычал Максимин. – Кто?!
– Поищи среди своих принципалов, легат! – процедил префект преторианцев.
– А почему не среди никчемных преторианцев? – осведомился присутствовавший на собрании наместник Верхней Германии консуляр и сенатор Дион Кассий, у которого была давняя вражда с преторианцами. Настолько серьезная, что во время своего консульства Кассию пришлось два месяца провести вне стен Рима. [83]
– Ты!!! – Префект в ярости вскочил со своего места…
…И увидел прямо перед собой разъяренную Горгону Медузу на золоченом нагруднике Максимина. Фракиец, несмотря на свои габариты и возраст, мог двигаться очень быстро.
– Сядь!
Небрежное движение руки – и префекта швырнуло обратно на скамью. Краска сбежала со щек префекта. Он вдруг осознал, что был на волосок от смерти.
– Ты! – толстый палец Максимина указал на легата XVI flavia firma. – Говори!
– Их нашли утром, – сказал командующий шестнадцатым флавиевым. – Убийцы неизвестны. Двое стражников были убиты. Задушены. Остальные утверждают, что ничего не видели и не слышали…
– Вырвать у них правду! – прорычал Максимин.
– Я бы не советовал этого делать, – подал голос Маний Митрил Скорпион.
– Присоединяюсь, – поддержал его Гонорий Плавт.
– Он прав, – выступил легат второго сирийского легиона. – Нельзя никого трогать, Доминус! Будет бунт! В легионах неспокойно! Смерть Августов…
– Молчать! – взревел Максимин. – Я хочу, чтобы убийцы были найдены! Я не хочу, чтобы в смерти императора обвиняли меня !
В просторном зале, где обычно собирался городской совет Могонтиака, а сейчас расположились старшие командиры шести легионов, повисла напряженная тишина. Присутствующие знали фракийца. Никто не осмеливался высказаться. Никто не хотел стать жертвой безудержного гнева гиганта командующего. В зале наступила тишина, зато снаружи, с форума, донесся изрядный шум.
– Что там такое? – рявкнул Максимин. – Декурион! Что там происходит?
– Там легионеры! – Декурион охраны уже минут десять топтался у дверей, не решаясь обратиться к разгневанному командующему. – Они хотят тебя видеть, Доминус!
– Митрил! Выйди и разберись! – скомандовал Максимин. – Итак, вы все меня поняли? – Он мрачно оглядел присутствующих. – Я хочу, чтобы даже тень подозрения не пала на меня, ясно? Я хочу, чтобы убийцы Августов были найдены. Я хочу, чтобы все виновные в убийстве были найдены! Я сам…
– Гай! – В дверях стоял вернувшийся Митрил. – Там выборные от всех легионов. Они желают тебя видеть!
– Подождут!
– Гай, они желают тебя видеть немедленно !
* * *
Ночь с девятнадцатого на двадцатое марта девятьсот восемьдесят восьмого года от основания Рима. За час до рассвета. Окрестности Могонтиака. Лагерь XI легиона
– Они мертвы, – сказал Агилмунд. – Оба. Нас опередили.
– Кто это сделал? – спросил Черепанов.
Агилмунд пожал плечами:
– Тебе нужны доказательства?
– Твоего слова довольно.
– Похоже, ты рад? – спросил наблюдательный Скулди.
– Рад, – не стал скрывать Геннадий.
– Мы – тоже, – сказал Герул. – Не очень приятно убивать жещину… за деньги.
– Ну да, – сказал Черепанов. – Хорошо, что ты напомнил…
Он открыл сундук в котором лежали четыре туго набитых кошелька, взял два и протянул Агилмунду.
Гревтунг качнул головой.
– Бери! – сказал ему примипил. – Это половина. Свою часть вы сделали хорошо, и не ваша вина, что главное кто-то проделал вместо вас. Когда Аласейа вернется, я расскажу ему о вашей храбрости. Только ему – больше никто об этом знать не должен. Ни о том, что вы намеревались убить императора, ни о том, что вы его не убили .
Агилмунд кивнул. Он был сообразительный мужик и все понял.
– А теперь идите. Завтра будет трудный день.
Воины покинули его палатку, но в последний момент Ахвизра остановился…
– Тебе не нужны доказательства, Гееннах, и мы это ценим, но все же возьми! – протянул он Черепанову завернутый в тряпку предмет и вышел.
Геннадий развернул тряпку. Статуэтка. Черепанов поднес ее ближе к светильнику… Да, статуэтка… Иисуса Христа. Тяжесть, свалившаяся с души Геннадия, когда он узнал, что его парни опоздали, навалилась вновь. Непонятно почему. А секундой позже взгляд подполковника упал на собственные запястья. На красные отметины свежих саднящих татуировок.
«Число зверя…» – подумал он. Откуда-то изнутри выплыл страх…
«А вот уж хрен! – сказал сам себе подполковник. – Число зверя вовсе не триста плюс шестьдесят пять. Числа, они точность любят».
И сразу опять полегчало.
«Интересно, – подумал он. – Написано ли уже Откровение Иоанна? Или еще нет? А может, и сам автор его сейчас живет и здравствует. А что, было бы круто потолковать по душам с самим автором Апокалипсиса. И попросить прокомментировать мое число…» – Он посмотрел на татуировки, а потом, повнимательнее, на статуэтку, которую все еще держал в руках. Искусно вырезанная из дерева, она очень походила на изображения господа, виденные Геннадием в католических храмах, и была явно не просто поделкой, а настоящим произведением искусства. Но в данный момент Черепанов больше думал не о ее художественной ценности, а о том, что она является уликой. И как с ней поступить? Сжечь? Очень не хотелось. Оставить себе… слишком большой риск.
«Скорпиону отдам, – решил Черепанов. – Без комментариев. Пусть Митрич толкует по собственному усмотрению».
