Серёжка слышал, что старых домов много в республиках Советской Прибалтики, но там он никогда не был, сравнить не с чем. Мама с папой были, им там нравилось. А вот Серёжка — не успел. Сначала он был маленьким, потом маленькой была Иринка, а потом началось такое, о чём бы лучше не вспоминать, да только до смерти не забудешь.
Мальчишка тряхнул головой, отгоняя грустные мысли. Лучше думать о другом. Например, по вывескам отгадывать, чья перед ними лавка. Башмак — значит, сапожная мастерская. Бочка — наверное, торговец вином, или же бочар, бондарь. А что значит кружка? Кружки делают? Интересно какие: стеклянные или глиняные? А может быть, деревянные, такие тоже бывают, Серёжка видел в Москве. А ещё может быть, что это просто пивная, почему бы и нет. Должны же здешние люди где-то пиво пить. До стеклянных бутылок здесь ещё наверняка не додумались.
Потом лавки и жилые дома сменились одинаковыми серыми бараками — портовыми складами. Как и на улицах города, возле складов кипела жизнь: одни грузчики приносили с причалов мешки, тюки, глиняные кувшины, другие грузили это на многочисленные телеги. В воздухе стоял крепкий аромат лошадиного навоза.
Заблудиться среди пакгаузов было проще простого, но Вен уверенно вёл ребят к одному ему известной цели. Они вышли на причалы, и Серёжка восхищёнными глазами окинул стоящие в порту корабли. Несмотря ни на что, это было завораживающе красиво: синее небо с небольшими белыми кляксами облаков, бирюзовое море и застывшие у причалов суда. Теперь он понимал Тошку Климанова. Жаль, что в своём мире он не сумел разглядеть очарование моря и порта. Хотя, моря-то он видел всего ничего, а порт — настоящий морской, не речной — и вовсе раз в жизни: в Одессе. Особого впечатления на мальчишку Одесский порт не произвёл. Наверное, потому, что современные пароходы, пусть по-своему и красивые, но не такие романтичные как парусные корабли. Изящная красота и лёгкость привлекают больше, чем спокойная сила надёжных машин.
Да, родись Серёжка в этом городе и будь свободным человеком, он, наверное, каждый день ходил бы сюда, в порт, смотреть на эту красоту. А когда вырос — стал бы моряком, капитаном дальнего плавания. Только не таким уродом, как тот капитан, что вёз сюда Меро. Серёжка Яшкин рабов бы никогда возить не стал.
Но сейчас его привели в порт не для того, чтобы любоваться красотами пейзажа. Вен, наконец, нашел нужный корабль, возле которого его ожидал купец: важный пожилой господин в расшитом кафтане. Доктор коротко переговорил с ни, после чего скомандовал:
— Шустрёнок, Ринк — катать бочки. Остальным таскать мешки. Слуги господина Рука, — он кивнул в сторону стоящих позади купца трёх человек в простой одежде, — покажут дорогу до склада на первый раз. Руссель, ты следишь за порядком на корабле, а ты, Тилмант — у пакгауза. За дело!
Поднявшись по широким сходням на корабль, Серёжка увидел, что возле открытого настежь палубного люка была установлена лебёдка, с помощью которой слуги купца поднимали из трюма груз. Изрядное количество мешков уже скопилось на палубе. Тут же стояли и бочки — высотой Серёжке по грудь, пузатые и, наверняка, тяжёлые. Впрочем, мешки были тоже не из лёгких. Серёжка засомневался, сумел бы он донести такой мешок до стоящего где-то вдали склада. Нет, всё же хорошо, что Вен определил ему работу полегче.
Бочки действительно оказались тяжёлыми, но катать их было не так уж и сложно. Главное — придерживать на сходнях, чтобы не разогналась да и не полетела вперёд на причал, не разбирая дороги и сшибая всё на своём пути. Вен специально не предупреждал, но и так было понятно, что за разбитую бочку выдерут как Сидорову козу. Поэтому ребята спускали ценный груз очень осторожно, медленно, катили бочку не от себя, а на себя, крепко упираясь сандалиями в доски сходен. А потом уже всё легко: знай, перебирай руками, подталкивай, а бочка словно сама катится. Причал ровный, путь до склада — тоже. Серёжка почти не чувствовал усталости, да и мышцы, вроде, теперь меньше ныли. Не иначе как разогрелись.
Через некоторое время Вен, гулявший взад-вперёд от причала до пакгауза, велел Ринку таскать мешки, а в пару к Серёжке поставил Биньнига. Потом его сменил Бианг, и мальчишка окончательно убедился, что доктор специально даёт ему лёгкую работу. Может, как младшему, может — после наказания, а может — и то и другое вместе. Ребята, конечно, это тоже понимали, но воспринимали как должное, без обиды. Не то, чтобы слово злое — даже взгляда косого на него никто не кинул. Так же никто завистливо не поглядывал и на его напарников. Хотя Серёжка видел, что тем, кто таскает мешки, приходится несладко: чем дальше, тем больше шатало юных гладиаторов, всё ниже пригибались плечи, всё сильнее дрожали ноги.
Но синие действительно были одной командой, да и, наверное, действительно лучшей. Никто не жаловался, никто не затевал свары. Только назад, на корабль ребята возвращались всё медленнее и медленнее, растягивая драгоценные минуты отдыха. Так это, полагал Серёжка, не позор. Он и сам никуда не торопился, ведь работал не на себя, а на чужого дядю.
Время шло. Местное Солнце поднималось всё выше и палило нещадно. Редкие рваные облака не спасали от его горячих лучей. Пот с подростков лился градом. У Серёжки давно уже сосало под ложечкой, хотя на завтрак он съел полную порцию каши-размазни. Мальчишка уже собрался поинтересоваться у молчаливого чернокожего напарника, когда их поведут обедать, но не успел. Вернувшись очередной раз на корабль, он увидел, что ребята не берут новые мешки, а, развалившись прямо на палубе, наслаждаются отдыхом.
— Обед, — пояснил Лаус, прочитав вопрос на Серёжкиной физиономии раньше, чем мальчишка успел его задать. — Падай, Шустрёнок.
Падать можно, когда у тебя ничего не болит. Серёжка просто присел на палубу, привалился спиной к мешкам, закрыв глаза и раскинув руки и ноги. Хорошо-то как. Есть в жизни счастье!
Так бы он сидел и сидел, хоть целую вечность, но голос Лауса через некоторое время вернул мальчишку к реальности.
— Все вернулись, господин доктор. Можно искупаться, пока принесут еду?
— Можно, — милостиво разрешил Вен.
Серёжка от удивления глазами хлопнул. В такие подарки судьбы он уже перестал верить. Может — напрасно?
Пока он медленно соображал, ребята, сбросив сандалии и повязки, один за другим прыгали в море. Доктор и стражники, опираясь о фальшборт, лениво наблюдали за происходящим.
— Шустрёнок, ты плавать умеешь? Или лучше останешься? — спросил задержавшийся на палубе Лаус.
От этой заботливости мальчишка моментально пришел в себя и улыбнулся уже привычной нахально-ехидной улыбкой.
— Лучше поплаваю.
— Ну, давай, — одобрил вожак и сиганул через борт.
Серёжка взобрался на фальшборт, распрямился, на мгновение застыл, а потом рыбкой нырнул в воду. Вроде, получилось здорово, только вот ошейник чуть не слетел с головы, но в последний момент застрял, зацепившись за уши. Под водой мальчишка открыл глаза и, усиленно работая ногами, устремился ко дну. Порт, конечно, не мог находится на мелком месте, но и особой глубины возле берега быть не должно. До дна оказалось что-то около пяти метров. Серёжка схватил в горсть мелкую гальку и, чувствуя, что воздуха уже не хватает, поторопился всплыть. Отфыркиваясь, вынырнул с поднятой вверх рукой, звонко крикнул:
— Лаус, я умею плавать?
И увидел совсем рядом ошалелое лицо Кау.
— Ты чего?
— Ну, ты и удивил, Шустрёнок, — пробормотал рыжий. Остальные подростки плескались рядом и тоже смотрели на мальчишку с большим изумлением.
— Ты где так научился? — сказал Ринк.
— Я такого никогда не видел! — с восхищением добавил Тино.
— Чего врал, что в деревне рос? Небось, на море, — недружелюбно спросил Морон.
Серёжка, сразу поняв, что перестарался, растерянно опустил руку.
— Да нет, правда, в деревне. Но у нас река была, большая, и обрыв рядом. Вот мы с обрыва и прыгали. Честно.
— Как же, честно. Разве есть на юге такая река?
— Есть, — заступился за мальчишку Армеец. — Валага называется. И обрывов там полно.
— Ага, Валага, — с готовностью согласился Серёжка. И подумал, что Армеец — хороший парень. Живи он в Днестровске — Серёжка бы с удовольствием с ним дружил, как дружил со многими старшими ребятами.
Морон фыркнул и отплыл в сторону. Впрочем — недалеко. Да и все остальные крутились около борта: мальчишка понял, что отплывать дальше запрещается. Почти как в пионерлагере, где для купания огораживают лягушатник. Тем, кто умеет плавать такое купание — не удовольствие, а мучение. Но заплывать за трос нельзя, за это наказывают. Хотя, по местным меркам ранний отбой и запрещение идти в кино — не наказание, а так, недоразумение.
— Всё! Вылезайте! — крикнул сверху Вен.
С борта корабля скинули верёвочную лестницу. Один за другим юные гладиаторы полезли наверх. На палубе их уже ожидали принесённые слугами купца закопченный котёл, над которым клубился парок, и большой каравай хлеба. Рядом горкой лежали деревянные ложки. А вот стражникам и Вену, к Серёжкиному удивлению, еды почему-то не принесли. Мелькнула мысль, что они тоже будут есть из этого котла, но тут же и пропала: не по чину вольным господам делить еду с рабами. Это Суворов ел с солдатами из одного котелка. Так то — Суворов.
