— Что такое с этим мужчиной? — шепотом спросила Вирги как-то ночью, когда они разбили лагерь под защитой двух чудом уцелевших стен какого-то рухнувшего дома. Таких развалин было полно, стены почти всюду попадали, но фундаменты оставались, и это позволяло судить, что когда-то, в давно забытые годы, дома стояли тут правильными рядами. Гилбер пошел искать хоть какое-нибудь топливо для костра. — Он болеет, но не позволяет тебе нести твой груз. Он все время пялит на тебя глаза большие, как луна, но не прикасается к тебе или… Клянусь Девой Марией, я видела, как он отшатнулся, когда ему понадобилось взять что-то из твоих рук. Он что — псих?
«А может, ты?» — этот невысказанный вслух вопрос Бекка различила четко и ясно.
— Мне самой хотелось бы это знать, — ответила Бекка. Она встала и пошла туда, где тени были гуще. — Извини, мне надо кое-чем заняться. — Настоятельной нужды прятаться, чтоб сменить повязку, она не ощущала, но воспользовалась предлогом, чтобы избавиться от необходимости отвечать на новые вопросы Вирги. Девочка была умна и любопытна, но Бекка чувствовала, как бушует в ней могучий поток любви к своим родичам, скрытый под внешним спокойствием. Она еще далеко не стала настоящим партнером Гилбера и Бекки, несмотря на то, что они путешествовали вместе и поддерживали вполне близкие и добрые отношения.
Бекка понимала ее. Иногда по ночам, в полудремоте перед настоящим сном, мысли Бекки невольно обращались к Праведному Пути, каким он был до того, как его погубил Адонайя.
Шифра спит в большой колыбели. Шифра — милая, розовенькая, не изуродованная, губы ее еще не знают никакой еды, кроме теплого молока Хэтти. Сердце Бекки щемит от этого видения, ее рука тянется к ребенку, которого давно нет. Видение тает в воздухе, личико Шифры превращается в лицо немой девушки Виджи. Она хохочет, хохочет беззвучно, а ребенок сосет ее маленькую грудь, но когда она вынимает из ротика Шифры сосок, губы малышки горят красными каплями.
Бекка не помнила, сколько раз она вскакивала ночью, чтобы прогнать это страшное видение и задушить в себе рождающийся вопль.
— Может, следует поговорить с Вирги, — сказала себе Бекка. Сейчас, когда она отошла от лагеря и ее окружили призраки прошлого, ей очень хотелось услышать человеческий голос, хотя бы даже свой собственный. — Надо же верить друг другу; в конце-то концов нас всех подгоняет одна и та же нужда. Бедная девочка, я знаю, что могу быть ей полезна, а она…
«Не позволяй ей узнать о себе, — предостерегал Червь. — Пусть она думает, что ты ушла сюда, чтоб облегчиться, как будто ты совершенно нормальная женщина. Гилбер назвал это чудом — то, что с тобой случилось, — но святые прежних дней, творившие подобные чудеса, нередко горели за это на кострах. Он еврей, отверженный; что он может знать об отношении обычных людей к таким уродам и ошибкам природы, как ты? Не позволяй Вирги узнать твою тайну. В ее руках это будет оружие опаснее любого револьвера».
Бекка отошла от лагеря довольно далеко, прежде чем занялась своими делами. Никем не потревоженная, она вернулась к костру, где застала Гилбера, который очень серьезно говорил Вирги:
— Поразительно! Ни одна женщина за всю историю моего племени не испытывала такого с промежутками менее шести месяцев. В комментариях к священным рукописям мы находим множество пунктов о том, как следует относиться к женщинам во время их ежемесячной нечистоты. Ежемесячной, Вирги! Значит, вон оно как было до наступления Дурных времен! Теперь ты понимаешь, почему я к ней так отношусь? Она не такая, как другие женщины! Она знак от h'shem, подобный радуге Ноя[13], знак, говорящий, что мы прощены. Сорок лет блуждания в пустыне окончены, и земля молока и меда снова принадлежит нам!
Вирги искоса поглядывала на него, ее длинные ноги находились в таком положении, будто она была готова в любое мгновение вскочить и умчаться прочь.
— Гилбер Ливи, о чем ты тут разглагольствуешь перед такой маленькой девочкой? — резко спросила Бекка. — Неужели ты не видишь, что испугал ее до полусмерти?
— Она спросила, почему я в пути отношусь к тебе как к какой-то кукле, — ответил он. — Разве может кого-нибудь напугать известие о том, что настал конец злых времен?
— Он говорит, что ты входишь в пору не так, как моя ма, — проговорила Вирги, и это в ее устах прозвучало как обвинение. — Он говорит, что у тебя такое бывает каждый месяц.
— Этот позор случился со мной дважды с тех пор, как мы с ним встретились, — призналась Бекка. Не было смысла притворяться и стараться скрыть очевидный безобразный факт, который превращал ее в отверженную гораздо явственнее, чем любые другие проявления ее неженственного поведения в последнее время. И нет смысла укрываться за ложью, протестовать против утверждения Гилбера — Вирги скорее поверит словам мужчины, нежели заверениям женщины, которая всего лишь на несколько лет старше ее самой. — Может, этого никогда больше не случится, а будет так, как тому и положено быть.
— О любимая, не говори так, будто это какой-то грех! — воскликнул Гилбер. Он протянул к ней руку, но тут же ее отдернул, как бы опомнившись.
— Вот видишь, — сказала Бекка. — Говоришь так, будто со мной случилось нечто замечательное, даже зовешь это чудом, а сам боишься прикоснуться ко мне или к тому, к чему прикасалась я.
— Да разве можно иначе, — согласился Гилбер. — Разве ты только что не слышала, как я говорил о священных древних рукописях, где сказано, как следует обращаться с женщинами в период их нечистоты? Пока я не знал, что с тобой, это не было для меня грехом, теперь же у меня нет оправдания. Я сын священника, и я не должен дотрагиваться до тебя или до того, что ты трогала, пока ты не очистишься.
— Хорошенькое чудо! — пробормотала Бекка так тихо, что никто другой не смог расслышать ее слов. — Назвал бы ты это нечистотой, если б речь шла о мужском Знании? Не думаю.
— В моем прежнем хуторе была такая же девушка, — сказала Вирги. — Моя сестра Халда. Впервые вошла в пору в тринадцать лет, и старые жены ее куда-то увели. Моя ма тогда кормила Табиту — она потом умерла, и ма сказала, что так поступают с каждой девочкой в первый раз: берут ее и осматривают, после того как она выходит из поры, и ждут шесть месяцев, чтобы узнать, нормальная она или нас постигла Божья кара. Я думаю, что в этот раз была именно кара, потому что женщины вернулись обратно одни. Я слышала, что одна из них сказала моей ма: «Вошла в пору месяц спустя; распутная Иезавель[14] — готова принимать любого мужчину!» Ма плакала. — Лицо Вирги при этом воспоминании омрачилось. — Она спросила эту старуху: «Какое это имеет значение? Я слыхала, мы все были такими — до Голодных Годов. Почему же мы не даем им жить?»
— Они ее убили? — Гилбер пришел в ужас.
— За это всегда убивают, — отозвалась Бекка.
Она подумала о собственной сводной сестре Маргарет — дочери Рэй. У Маргарет всегда находилось время взять маленькую Бекку на руки и рассказывать ей дивные сказки из старых книжек, чтобы осушить слезки или утихомирить расшалившуюся девчурку. Бедная Маргарет, ей не удалось выдержать ночь бдения. В один прекрасный день Бекка потянула Хэтти за юбку и спросила, где ее обожаемая старшая сестричка. В ответ она получила шлепок и резкий выговор, причины которого она так и не поняла из-за своего юного возраста. В ее памяти застряло только: «…проклятая… нельзя позволять жить… ушла…»
— В нашем хуторе считалось, что женщина, которая входит в пору неправильно, отмечена дьяволом, — сказала она Гилберу.
— Так они все говорят, — ощерилась Вирги, — но я-то знаю другое. Та старуха, которая пришла передать моей ма, что ее дочь умерла, сказала правду. Она была стара и вряд ли прожила бы еще год, не попав под Чистку, так что терять ей было нечего. «Мы не можем позволить им жить, потому, как сама понимаешь, иначе получится полный кавардак, — говорила она. — Спустя малое время все мужики на многие мили вокруг знали бы, что есть такая женщина, которая может принимать мужчин в любое время… а не давать им какой-то там Поцелуй или Жест! А эти мужики, они ведь думают тем, что у них между ног, а не тем, что между ушами! Только унюхают, что есть женщина, которая может принимать постоянно, и уж никакой другой музыки им и не потребуется! А потом появятся и другие такие же музыкантши. И что тогда станется с нами, а? Зачем защищать и кормить нас, если мы годимся всего раз или два раза в год? А может получиться и так, что дети, которых родят такие женщины, унаследуют особенности противоестественных матерей! Поэтому осуши слезы, женщина, и возблагодари судьбу, что умерла твоя дочь, а не ты сама и все остальные твои дочери».
— Я слышал такие истории, — задумчиво проговорил Гилбер. — А дома у нас ребята болтали о потаенных городах, которыми правят женщины. Они точно такие же — всегда свободные и могут принимать мужчин, когда только захотят, в любое время, и это им не приносит вреда. И говорят, за это мужчины им поклоняются. Но если это правда и они рожают таких же девочек, то тогда в мире должно быть гораздо больше женщин с такими качествами?
