– Мне в Ангарске баяли, ещё три лета назад, что Пекин этот, маньчжуры аккурат в следующем годе и возьмут, – хмуро проговорил после этих слов торговцев забайкальский атаман.
– Атаман! – воскликнул есаул Матвей, помощник Кузьмы Фролыча. – Так ить, маньчуры эти, как пить дать, подговорят халхасцев напасть на нас.
– Так и будет, – кивнул Кузьма, продолжавший размышлять о чём‑то своём, теребя усы.
– Так может, дежнёвцев с Амура вызвать? На подмогу‑то! – продолжал Матвей.
– Нет, Матвей, – задумчиво покачал головой Усольцев. – Там посурьёзней драки будут. А к нам скоро с Читинска казачки подойдут.
– Всё одно, на эту реку людишек садить надо, землица тут богатая, – оглядывая реку и степь на том берегу, сказал есаул.
– Не боись, Матвей! – хлопнул товарища по плечу Кузьма. – В Ангарске сказывали, что новых поселенцев с Руси частию сюда и приведут. И карабины всем будут!
– Дай то Бог! – протянул Матвей.
Строительство острога шло своим чередом. Вскоре буряты пригнали несколько быков в обмен на два ружья и вековая целина затрещала под напором стальных плугов. Размеченные заранее участки земли, постепенно распахивались ангарскими крестьянами, уже давно использующими нововведения своих учителей. Каждые полчаса животным давали роздых, а потом снова под их напором дёрн начинал гудеть. Мужички, время от времени посматривали по сторонам и оправляя ружейные лямки, до самого вечера продолжали работу. Усольцев постоянно отправлял к ним по нескольку казаков и те меняли за работой крестьян, да поплевав на ладони, брались за ручки плуга. Не помешала бы деревне и дальнейшая механизация, да вот только собираемый в Железногорске паровой трактор пока так и оставался на стадии проектного образца. Этот столько нужный ангарцам проект оказался покуда отодвинут на неопределённое время из‑за проблем с обработкой цилиндров малого диаметра.
– Смотри, Абатай! – рука Солонго, молодого арата, отодвинула еловую лапу и перед взорами начальника ханской дружины появилась строящаяся деревянная крепость чужаков, недавно пришедших с севера в земли, считавшиеся вассальными Тушету‑хану.
Переправившись через брод и сделав большой крюк по лестому берегу Селенги, дружина нойона Абатая подошла очень близко к Селенгинску, их отделяла от крепости лишь небольшая стена редкого леса, невысокий холм, да поле, полное богатой кормовой травы. Только недавно были казнены два бурята, что выезжали из укреплений врага, пришедшего на вассальные земли хана Гомбодорджи. Как поведали эти предатели, они привезли чужакам, которых называли урусами, список железных изделий, нужных их князю Шившею – плату за приведённых быков и коней, что уже скоро сюда пригонят. Они же перед смертью поведали, что урусов в крепости сотня военных мужей, да ещё немного людишек, что рвут железом землю. Абатай подумал, что ему легко будет справится с врагом, чужакам и стены не помогут. Тем более, что крепость была не закончена, она не была прикрыта стеной с восточной стороны и частью с южной, ближней к ханским воинам. Над нею вились дымки костров, чужаки готовили себе обед. Неподалёку от крепости, совсем близко к укрывшимся за деревьями халхасцам, распахивалась земля. Нойон видел, что животные очень устали. Значит, скоро урусы дадут им отдых. Вскинув брови, он резко бросил удерживаемую им ветку и та с шумом выпрямилась. А Абатай повернувшись, оглядел своих воинов. Вот они, сыновья степи, верные слуги своего хана. На знатного халхасца уставилось без малого семь сотен пар внимательных глаз. Его дружина, лучшая дружина Тушету‑хана Гомбодорджи.
– Сэржмядаг! Ундес! – позвал он своих лучших воинов. – Внимательно смотрите на чужаков. Их крепость не готова. Они не ждут нападения и собираются обедать. Прикажите воинам приготовить огненные стрелы. Мы спалим эту крепость и повергнем врага! Хан будет нами доволен.
– Абатай! На поле выехали две повозки, – воскликнул удивлённый Ундес. – Урусы так устали рвать землю, что не хотят идти до котла сами?
– Ундес! Возьми свою полусотню и посеки тех урусов, что портят землю! А мы атакуем крепость, – вскричал нойон. – Сэржмядаг! Огненные стрелы готовы? Атакуем! – Абатай, словно молодой арат запрыгнул на коня, и завертев плёткой над головой, первым выскочил на поле, устремившись к крепости. За ним, устрашая врага посвистом и криками, устремилась вся его дружина. Земля гудела от топота сотен копыт. Абатай уже предвкушал победу и аромат свежей бычьей крови.
Ноздри щекотал бьющий в лицо ветер, ожидание боя было нестерпимо. Покусывая губы, Абатай отточенным движением вытащил стрелу и устремился ближе к недостроенной части вражеской крепости. Он намеревался сломить волю немногочисленных вражеских воинов одним лишь видом семи сотен лучших воинов Тушету‑хана. Крепость стремительно приближалась, вырастая в размерах. Неожиданно скакавший рядом с Абатаем пожилой воин, что держал знак нойона на высоком древке с роскошным бунчуком, пронзительно вскрикнув, свалился с седла. Над стеной крепости стали появляться дымки. А для нойона неприятным открытием стали раскаты выстрелов из аркебуз.
– У урусов, как и у джунгар, есть огненный бой! – прорычал Абатай. – Это им не поможет! Мы сейчас ворвёмся внутрь!
Но вдруг позади огибавшего крепость войска грохнули два ещё два громких раската, похожих уже на ханьские пушки, а не на маньчжурские аркебузы. Предчувствуя нечто худое, нойон с дюжиной воинов из личной охраны бросился в сторону, приказав Сэржмядагу атаковать врага. Абатай заволновался за своего любимчика – Ундеса, младшего сына своего брата, погибшего в схватке с дружиной Дзасакту‑хана. Рывком он преодолел пространство, отделявшее его от поля, куда он послал Ундеса, побить работавших в поле врагов. Попутно нойон с неудовольствием отметил слишком частые выстрелы со стен крепости. Бой начинал идти совсем не так как задумал халхасец. Отряд Ундеса пропал. Лишь проклятые повозки и прятавшиеся за ними урусы стояли в поле.
– Ундес! – взвизгнул Абатай.
Он увидел, что его воины опасливо поглядывая друг на друга, искали глазами любимчика своего хозяина. Близ крепости, между тем, не утихала пальба из аркебуз и шум сотен глоток, наверное храбрые воины Абутуя уже в крепости.
– Собаки! – срывающимся голосом прокричал нойон. – Вы боитесь приблизиться к врагу? Вперёд, трусы! – он поддал пятками в бока коню и, вытащив ханьскую саблю, бросился вперёд.
Он уже видел напряжённые лица урусов, которые, держа в руках аркебузы, скрывались за железными щитами, из которых торчали… Что это?! Шумный треск и огонь, будто дикая кошка, бросился к нойону, опалив своим горячим дыханием его лицо. Он кубарем скатился с коня, сильно ударившись оземь. У Абатая перехватило дыхание и он стал задыхаться. Нойон хватал воздух ртом, словно рыба, но он не мог заставить себя дышать. Страх сковал халхасца, ведь к тому же он совершенно оглох. Из дюжины воинов, что были с ним, Абатай мутнеющим взором приметил лишь двоих. Ханддорж, изумлёнными глазами оглядываясь вокруг себя, вдруг сломавшись пополам, словно тростинка, упал в траву и затих. А Багша, обливаясь кровью, уползал прочь. Нойон с надеждой бросил взгляд на крепость, но и это принесло ему только разочарование. Его воины продолжали кружить вокруг крепости, осыпая её стрелами, и всё так же продолжали падать, становясь лёгкой добычей вражеских аркебузиров.
– Уходите прочь оттуда! – кричал Абатай, но лишь жалкий хрип вырывался из его груди. Ему же казалось, что его воины не слышат его призыва. И тогда он попытался встать, упёршись руками, но смог лишь приподняться над землёй. Боль разливалась по его телу, пульсируя в жилах. Холод отчаянья пробрал его до костей, из глаз потекли слёзы.
– Назад, назад! – хрипел Абатай.
Он хотел умереть, и небеса сжалились над нойоном. Неожиданный удар чудовищной силы повалил его в свежевспаханную землю и заставил его сознание померкнуть навсегда.
– Никифор, вона, ещё один! Гля, уползает, подраненный, – возбуждённо кричал Харитон, указывая на последнего уцелевшего из всадников, что вдруг атаковали крестьян и десяток казаков.
– Да и лешшой с ним! Всё, к лесу правь! Уходим, – оборвал товарища Никифор. – Он и так не жилец, а нам поспешать надо. Ежели они от крепости отхлынут, нас тут в чистом поле, как курей затопчут.
– Эх, недомерки, выноси! – возницы, огрев низкорослых бурятских лошадок, устремили телеги к кромке леса.
В поле остались лишь быки, да немногие уцелевшие лошади степняков. Они пощипывали орошённую кровью их хозяев траву, похрапывая и потрясывая головами, испуганно косясь на нескольких бьющихся в агонии раненых животных.
Когда от конного дозора в крепости узнали о нескольких сотнях всадников, что перешли реку выше Селенгинска, была немедленно организована оборона. Из крепости к лесу у подножья скальной гряды вывезли немногих женщин и детей, надеясь до поры спрятать их там, под охраной десятка казаков и работавших там лесорубов. Потом попытались вывезти в крепость пахарей, отправив в поле две телеги, с установленными на них сорока миллиметровыми картечницами. Но не успели, враг, не тратя времени на долгую рекогносцировку, атаковал Селенгинск. К счастью, степняки не разглядев в телегах опасности, бросили на пахарей лишь пять десятков воинов. Их удалось уничтожить двумя выстрелами картечниц и слитными залпами ружей и винтовок. Только двое казаков умудрились поймать на себя стрелы. К счастью, ранения были неопасны. Едва они решили убраться с открытого пространства, как из воинства, осаждавшего Селенгинск, отделилась дюжина всадников и бросилась на ангарцев. Успев зарядить и развернуть одну картечницу, отбили и эту атаку, постреляв степняков. Но вот и спасительная кромка леса. Мужики, поднатужившись, сняли с телег стволы и лафеты, да оттащили их немного вглубь ельника.
