Но доверять собственным чувствам все еще не мог.
Протер глаза, но селение никуда не исчезло. По сторонам от него лежали поля, голые по зимнему времени, позади домиков весело взблескивала речушка, та самая, что он видел с гор.
А на ведущей к домам тропе, пристально глядя на Робера, стояли двое мужчин. В черных ризах, с бледными истощенными лицами, они походили друг на друга словно братья. Старший выглядел ветхим, точно само время, младший еще был крепок, и сквозь седину в его волосах просвечивала смоль.
Бежать было поздно, да и незачем.
Робер сделал несколько шагов вперед.
– Мир тебе, во имя Духа Святого, – сказал старший из встретившихся ему мужчин, обладатель глаз пронзительнейшей голубизны. Казалось, что небо просвечивает сквозь его голову. В его взгляде плескалась такая кротость, что Робер ощутил себя перед святым. – Мы ждем тут именно тебя.
– Меня? – удивился Робер, и тут же зашелся злым, лающим кашлем. Ночевка на голой земле даром не прошла. – Что может быть нужно от рыцаря Храма тулузским еретикам [264] ?
Сомнений не оставалось, перед ним были странствующие проповедники странного учения, за последний век почти полностью покорившего южную Францию. С их товарищами Роберу довелось встречаться прошлой осенью, и эти "ткачи" мало чем отличались от тех.
– Покамест ничего, – спокойно ответил старший из катаров. – Но мы предпочитаем называть себя Добрыми Людьми. Мое имя Сикард, а моего друга зовут Аймерик.
– Вы, похоже, знаете, кто я такой, – зло улыбнулся Робер. – Клянусь Господом, скоро я подумаю, что каждый серв от Рейна до Пиренеев знаком со мной!
– Клянясь, ты совершаешь грех! – строго сказал Сикард. – Сказано в Писании: "Не поминай имя Господа своего всуе!". А имя твое нам неизвестно. Дух открыл нам лишь место встречи…
– Зовите меня брат Робер, – проговорил молодой нормандец, ощущая, как в его животе ополоумевшие от голода кишки принялись грызть друг друга. – Но вам-то что от меня нужно?
– Мы хотим спасти тебя, – просто ответил Сикард.
– От кого?
– Для начала – от голода, а затем – от воинов епископа клермонского, который за что-то на тебя обижен, – старший из еретиков произнес все это совершенно серьезно, без тени улыбки. – Иди ты так, то попадешь в их руки еще до полудня.
– Здесь уже не его земли! – слабо возразил Робер.
– Да, – кивнул Сикард, – но разве это помешает ему? Кроме того, граф Руэрга получил от своего сюзерена, Раймона Тулузского просьбу поймать некоего беглого тамплиера, пробирающегося через его земли!
– Еще и этот на мою голову, – улыбнулся Робер. – но вы то все это откуда знаете?
– Многие сочувствуют нам, – голубые глаза старого еретика сверкнули, – и помогают, чем могут.
– А вы собираетесь помочь мне? – Робер пошатнулся. – Ладно, идемте. Уж от еды я точно не откажусь…
– Брат Аймерик, – обратился старший из еретиков к товарищу, – помоги брату Роберу.
Рыцарь хотел было запротестовать, что он не слабый калека, нуждающийся в поддержке, но сил не хватило даже на это.
14 февраля 1208 г. Руэрг, берег реки Трюйер
В погребе было темно, холодно и пахло сырой землей. Робер сидел тут уже довольно долго, прислушиваясь к происходящему наверху и время от времени касаясь боков Чаши, которая, к его удивлению, оказалась на месте утром, когда он проснулся после длительного сна в одном из домиков селения, отведенного специально для еретических проповедников.
Ведь даже без вопросов ясно было, что "ткачам" нужна именно Чаша.
Почему они просто не отняли ее силой – это оставалось непонятным…
Робера накормили, оставили в одиночестве, чтобы он мог помолиться, и предоставили место для сна. Мучимый подозрениями, он некоторое время не мог уснуть, но потом усталость взяла свое.
Утром Чаша оказалась на месте, а разбудивший Робера старший из Добрых Людей даже не вспомнил о ней.
– Вставай, брат Робер, – сказал он. – Те, кто тебя ищут, близко! Нужно спрятаться!
Сидение в погребе Робера вовсе не привлекало.
– А крестьяне меня не выдадут? – подозрительно спросил он, понимая, что практически все обитатели крохотной деревушки видели его.
– Они не пойдут против своих духовных пастырей, – улыбнулся в ответ Сикард.
Робера от уверенности ересиарха передернуло, но лучше уж было иметь дело с катарами, чем с сержантами графа Руэргского или епископа клеромонского. Так он и оказался в погребе одного из крестьянских жилищ.
Наверху было тихо, лишь иногда слышались шаги.
Робер скучал, время от времени начинал молиться, но что-то ему мешало. Словно зудела у уха невидимая, но очень назойливая муха, садилась на лицо, щекотала лапками. Он сбивался и начинал снова, но безрезультатно.
Когда стало казаться, что просидел в темноте по меньшей мере сутки, люк в подпол заскрипел и медленно поднялся. Хлынувший вниз свет болезненно ударил по глазам.
– Выходи, брат Робер, – глубоким басом проговорил появившийся в отверстии второй из Добрых Людей, которого называли Аймерик. – И присоединись к нашей трапезе. Опасность миновала!
Присоединиться Робер не отказался. К его удивлению, катары довольствовались водой, хлебом и сыром, в то время как для рыцаря не пожалели вина и мяса. Когда он спросил, то Сикард ответил:
– Вера наша запрещает тем, кто причислен к Старцам, питаться иначе, как от воды и от леса [265] . Любая пища, возжигающая плотские страсти, оскверняет тело.
Роберу оставалось только покачать головой. Слухи о почти монашеской жизни, которую ведут многие из тулузских еретиков, оказывались правдой.
– Мы укрыли тебя от врагов, – проговорил Сикард, когда трапеза была окончена. – Но здесь оставаться нельзя.
– Почему?
– Слишком опасно, – пожал плечами старший из еретиков. – Тебя ищут на границах Оверни, и на путях, ведущих к южным портам. Ищут многие.
– И что вы предлагаете? – Робер внутренне подобрался.
– Пойти с нами на юго-запад, в Альбижуа, – ответил Сикард, синие глаза его сверкнули. – Там мы тебя укроем так, что никто не найдет. Переждешь самое опасное время, и если возжелаешь, то двинешься дальше.
– Что значит – если возжелаю? – Робер хмыкнул. – Разве вы не будете удерживать меня насильно?
– Нет, – вмешался в беседу Аймерик, – любое насилие противно нашей вере! Если ты решишь уйти, то мы тебя отпустим!
– Во имя Господа! – только и сумел выдохнуть Робер.
Еретики едва заметно поморщились.
– Но, как ты понимаешь, нам было бы лучше, если бы ты остался, – очень мягко сказал Сикард, – вместе с тем, что ты несешь с собой.
