– Понял я тебя! Давай сюда эту волшебную тетрадку! – усмехнулся замнаркома. – А ты чаю нам пока сообрази, чашки в буфете… – И Меркулов погрузился в чтение.
«Черт! Дурака я свалял или, наоборот, выход из сложившийся ситуации нашел? – думал Павел, наливая кипяток в красивые, китайского фарфора, чашки. – Ведь я фактически «запряг» замнаркома на меня работать!»
Поставив чашки на стол и опустив меркуловскую заварку в изящном ситечке, Судоплатов устроился на стуле – судя по всему, ждать предстояло долго. Однако вышло иначе – не успел он допить первую чашку, как Меркулов соскочил с подоконника и подошел к столу:
– Мне кажется, что ничего нового я тебе, Павел, не скажу. – Он бросил тетрадь на стол и, взяв чашку, сделал большой глоток. – Наши спецы наверняка это уже говорили, так что на откровения не рассчитывай. Люди писали разные. Один – точно с химией хорошо знаком, да и инженерному делу обучался, обороты специальные уж больно легко использует. Врач у них тоже не из фельдшеров. Языками владеют – это тоже сомнению не подлежит. Все вставки на иностранных языках скорописью сделаны, без разрыва.
– То есть?
– Ну у тебя, как я помню, с иностранным не очень, так?
– Верно, – нехотя согласился Павел.
– Так вот, – замнаркома пододвинул к нему пустую чашку – обнови, мол, – если тебя заставить писать донесение, основанное на чужой и непонятной информации, да еще со вставками на немецком или английском, то по почерку будет заметно, где ты писал гладко, а где останавливался и усилия прилагал. А у них ровненько так, без затыков. Ясно?
– Вполне.
– Соответственно, на мой взгляд, возможны два варианта: или для составления этого донесения они привлекали специалистов, или сами члены этой группы компетентны в соответствующих отраслях. Что скажешь?
– Некоторые почерки в тетради сходны с имеющимися у нас образцами.
– Значит – второе… – Начальник Главного управления госбезопасности внезапно замолчал, словно не мог решить, стоит ли говорить дальше. Он глубоко вздохнул, вытащил из пачки еще одну папиросу, раскурил и, наконец, сказал: – Но это не главное, Паша. – Клубы табачного дыма окутали голову Всеволода. – Пришла мне тут кое-какая информация о твоих подопечных. В обход известных тебе каналов. От Зайцева. – Услышав эту фамилию, Судоплатов напрягся. – Из-за того, что кругалями она шла, немного припозднилась. Но завтра в приемную ко мне человека пришли – ему передам.
– А что там? – не выдержал начальник Особой группы.
– Песни, – и Меркулов улыбнулся.
– Песни? – Недоумение, очевидно, так сильно нарисовалось на лице Павла, что Всеволод не выдержал и расхохотался:
– Эх, чего до завтра тянуть! Сейчас покажу. Жильцы-то твои потерпят?
– Конечно, потерпят! – Желание узнать что-то еще о личностях «Странников» было так сильно, что Судоплатов вначале ответил, а лишь потом сообразил, о каких «жильцах» идет речь.
– Ты еще чайку попей, а я сейчас попробую специалиста разыскать. – Меркулов вышел в коридор. – Виктор? – донеслось спустя некоторое время. – Меркулов это. Не спишь? Зайди ко мне домой, дело есть! Да, важное! Жду.
«Интересно, кого ж это он в такое время из постели поднял, кто в стихах хорошо разбирается? – Часы на буфете показывали уже четверть первого. – Впрочем, с его должностью кто хочешь в гости прибежит…»
– На, – вернувшийся на кухню пару минут спустя Меркулов протягивал Павлу… тетрадь. Эта, правда, была в коричневой обложке, а не в синей. – Добрые люди записали… репертуарчик…
Судоплатов осторожно, словно тетрадка могла рассыпаться от грубого прикосновения, взял ее.
– Не бойся, майор, это не шоколадные конфеты, – подколол его глава госбезопасности.
– Ну и шуточки у вас, Всеволод Николаевич.
– Уж какие есть. Кушать будешь? Эксперт минут через двадцать только придет, так что червячка заморить всяко успеем. Я лично с обеда не жрамши.
– А давайте! – с бесшабашной решимостью согласился Павел, подумав, что раз уж сам товарищ Сталин его давеча бутербродами кормил, то отчего же замнаркому отказывать-то?
– Тогда помогай! Хлеб порежь, а колбасу мы так съедим.
Пока Судоплатов доставал из буфета завернутый в сиреневую бумагу батон, Меркулов вытащил из холодильного шкафа полкруга краковской колбасы, фарфоровую масленку и маленькую баночку паюсной икры.
– Рыбу доставать? Сиг копченый? Эй, ты чего творишь?!
– А что? – Павел как раз отрезал два ломтя.
– Ты чего скибками такими кромсаешь?! Тоньше режь – чего одним хлебом живот набивать? Подвинься – покажу, как надо.
Из-под ножа падали тонкие, в полмизинца толщиной, ломтики, а заместитель наркома пояснял:
– Отучайся от крестьянских привычек, майор. Как тебя только в Европе не спалили на этой любви к толстым коврижкам?
– Так мы же сейчас не в Европе, – парировал Павел.
– А привычка? Так нельзя – дома одно, а на задании другое! – Сложив стопку ломтей в изящную соломенную хлебницу, Меркулов отнес ее на стол. – Чтобы правильно играть легенду, без привычки не обойтись! Мне легче – я с детства так рос, а вам, молодежи, всему этому надо учиться. А без практики какая учеба, а? Ну-ка, масло намажь! – Последнее прозвучало как приказ.
Вспомнив кое-какие вещи, которые ему старалась привить жена, Павел осторожно провел ножом по брикету и стряхнул стружку на хлеб.
– Нормально! – похвалил Всеволод. – А теперь икорочки, а?! Хоть и не по-европейски, но зато вкусно!
Минут десять они ели, обмениваясь ничего не значащими репликами, пока, наконец, Меркулов не сказал:
– Ладно, смотри! Что, я не вижу, как ты на тетрадку, как гимназист на голую женщину, косишься?
Однако заняться изучением документа Павлу не удалось – стоило ему открыть «песенник», как звонко задребезжал звонок.
– Что-то быстро Виктор пришел… – сказал Меркулов и пошел открывать гостю.
«Если судить по тому, как весело они здороваются, то Меркулов и «эксперт в области поэзии» хорошо знакомы. Может, и не друзья, но хорошие приятели – это точно. И Всеволод не боится показать ему секретные бумаги… Хм, неужели Ильин?»
Как оказалось, он не ошибся – вслед за хозяином квартиры в кухню действительно вошел старший майор Ильин, бывший начальником 2-го отдела в 3-м главке и курировавший оперчекистскую работу среди деятелей искусства.
– Добрый вечер, Павел Анатольевич. – Манерами он всегда напоминал Судоплатову профессора-гуманитария или писателя из маститых. Может, от проскальзывавшей иной раз некоторой вальяжности? – Впрочем, на дворе уже ночь, осмелюсь заметить…
– Не причитай, Витя, – усмехнулся Меркулов. – Судя по скорости, с которой ты почил нас своим вниманием, и галстуку, ты явно собирался на какую-нибудь писательскую вечеринку.
