– Не писательскую, – отмахнулся эксперт, поправляя упомянутый галстук, повязанный красивым бантом. – Актерскую.
– Что сути дела совершенно не меняет, – лукаво улыбнулся Всеволод. – Богемная пьянка, она пьянка и есть, как ни назови. И от грузчицкой или гулянки ткачей она отличается лишь ассортиментом напитков да исполняемым после третьего стакана репертуаром. Ничего – завтра наверстаешь. А сейчас взгляни-ка опытным глазом на кое-какие вирши. – Восприняв последние слова как сигнал, Судоплатов протянул Ильину тетрадь.
– Всеволод, читать стихи ночью и без коньяка?!
– Будет тебе коньяк, будет. Начни читать пока, а я уж принесу.
– А сам что, уже не способен? Между прочим, Павел Анатольевич, – Ильин с улыбкой повернулся к Судоплатову, – наш начальник сам не чужд изящной словестности. И даже популярен в определенных кругах. Сколько твоих пьес уже поставили, товарищ комиссар госбезопасности?
– Тьфу, трепло ты все-таки Витя! – буркнул Меркулов, заторопившись к выходу из кухни.
Впрочем, Павлу показалось, что заместитель наркома смутился – может, оттого и вышел.
Усевшись на стул верхом, Виктор начал бегло просматривать сборник.
– Хм, кабатчина какая-то… О, а это Есенин! Но тоже, по большому счету, кабатчина. А вот это неплохо! – Страницы он перелистывал настолько быстро, что Павел вначале подумал, что тот вообще не читает!
– И каково твое мнение, Витя? – Шагов Меркулова, обутого в мягкие домашние тапочки они не услышали: Ильин был слишком занят чтением, а Судоплатов – наблюдением за ним. Даже не столько наблюдением, сколько попытками угадать по редким замечаниям и междометиям, что же там в тетради такое.
– А? Винегрет какой-то на злободневные темы!
– А кто писал, сказать можешь? – Замнаркома поставил на стол бутылку армянского конька и три серебряные стопочки.
– Нет, большинство этих творений мне до этого не попадались, если не считать Есенина, конечно.
– Есенин? А что?
Да! Теперь решено. Без возврата
Я покинул родные поля.
Уж не будут листвою крылатой
Надо мною звенеть тополя.
Низкий дом без меня ссутулится,
Старый пес мой давно издох.
На московских изогнутых улицах
Умереть, знать, судил мне бог.
А когда ночью светит месяц,
Когда светит… черт знает как!
Я иду, головою свесясь,
Переулком в знакомый кабак, —
с выражением продекламировал Ильин. Чувствовалось, что искусством декламации он владеет.
– Витя, а ты не знаешь случайно, на музыку это кто-нибудь клал? – задумчиво спросил Меркулов.
– Нет. По крайней мере, я песню на эти стихи не слышал. А мелодия у нее какая?
– Вообще-то то, что ты держишь сейчас в руках, именно что сборник песен. Мелодии, к сожалению, наши источники записывать не обучены.
– Действительно, жаль. – Ильин закрыл тетрадь.
– Если вам интересно, то и мелодии можно добыть! – Судоплатов пододвинул к себе песенник.
И хозяин дома, и «искусствовед» с удивлением уставились на него.
– Мой человек сейчас находится в отряде, с которым много контактировали авторы вот этого, – он поднял тетрадь. – И говорит, что многие песни среди тамошних бойцов популярны. Так что можно постараться.
– Это хорошо. – Меркулов откупорил бутылку. – Виктор, я так пока и не услышал твоего мнения. Стоящие песни?
– Ты налей вначале, товарищ комиссар третьего ранга. Как в сказках заведено? Накорми, напои, а потом уж и в печку суй!
Вместо ответа начальник ГУГБ разлил по рюмкам коньяк, поставил бутылку.
– Ты тоже бери, Павел, не отставай от компании. – Рюмка оказалась в руке начальника Особой группы.
– Я не по этой части, Всеволод Николаевич, – попытался отказаться Судоплатов, плохо переносивший алкоголь.
– А мы, стало быть, по этой? – с шутливой угрозой в голосе спросил Меркулов. – И потом, мы же не стакан самогона в тебя вливаем, а маленькую рюмочку благородного напитка. Так что не кочевряжься, будь так любезен.
– За что выпьем, товарищи? – спросил Ильин, взяв свою.
– Я предлагаю – за поэзию!
– Поддержу! – Тоненько дзынькнули стопки.
– Ну так каково все же твое мнение, Витя?
– Некоторым песням я бы уже сейчас дал ход – очень хороши и своевременны.
– А вы же говорили, кабатчина и хулиганство, Виктор Николаевич?
– А с этими пока обождать, Павел Анатольевич. Но многие хоть завтра на радио! Вот, к примеру…
Здесь птицы не поют,
Деревья не растут,
И только мы, к плечу плечо,
Врастаем в землю тут.
Горит и кружится планета,
Над нашей родиною – дым,
И, значит, нам нужна одна победа,
Одна на всех – мы за ценой не постоим, —
читал майор звонко, отрывисто, рубя фразы.
Нас ждет огонь смертельный,
И все ж бессилен он:
Сомненья прочь, уходит в ночь
отдельный
Десятый наш десантный батальон…
– Хорошо ведь, а? – спросил он, закончив.
Сообщение Советского Информбюро за 21 августа 1941 года
В течение ночи на 21 августа наши войска вели упорные бои с противником на новгородском, гомельском и одесском направлениях.
Взвод лейтенанта Данько держал под обстрелом дорогу между деревнями В. и Т. На рассвете из леса вышла механизированная колонна противника. Пропустив передовые бронемашины, лейтенант приказал противотанковым орудиям ударить прямой наводкой в середину и хвост колонны. Первыми выстрелами были подбиты 8 вражеских броневиков. Ошеломленные внезапным нападением фашисты выскакивали из машин и попадали под красноармейский огонь. Наши бойцы перешли в атаку. Немцы не выдержали штыкового удара и бросились бежать, оставив на поле боя машины и несколько десятков убитых и раненых. В двух бронемашинах обнаружен большой запас водки.
Приказ по XXXXVII танковому корпусу
(XXXXVII. Panzerkorps) от 26.06.1941
«1. В последние дни вновь повторяются случаи, когда на сообщения о приближении неприятельских танков (сообщения эти часто оказываются ложными) в войсках, особенно в обозах и службах снабжения, отмечаются панические проявления. Целые подразделения поворачивают назад и бегут, создавая тем самым заторы на дорогах. Такое поведение недостойно немецкого солдата. Я обязываю командиров подразделений впредь не допускать таких проявлений паники. Пример командира должен быть образцом для подчиненных. Но особенно безответственным и недостойным является тот факт, когда офицеры и командиры сами дают сигнал к панике. Впредь о поведении таких офицеров, проявляющих трусость перед лицом противника, следует немедленно сообщать находящимся вблизи старшим начальникам, а самих офицеров – задерживать. В указанных случаях связные подъезжали к подразделениям и криками «Русские танки идут» и «Все назад в Рожаны» вносили полную сумятицу среди солдат. Это наводит на мысли, что в данном случае действовали русские, переодетые в немецкую форму. Такие лица должны немедленно задерживаться. Если будет установлено, что панику распространяют немецкие солдаты, то они должны немедленно передаваться военному суду.
