— Уходить будете за следующий дом. — Кабаржицкий указал на тёмную громадину впереди.
Дождавшись очередного прохода стрельцов, товарищи Карпинского один за другим стали спускаться по верёвкам в темноту улицы. Подтянув верёвки и пропустив очередной проход караульных стрельцов с факелом, манёвр повторили. Странно, но никакой боязни, по сути, потерять всякую связь со своими друзьями у Петра не было. В крови шумел адреналин, а в голове — чистый восторг и чувство неотвратимого подвига. Наверное, то же самое испытывают перед первым прыжком с парашютом. Спустили последний ящик. Ну всё, сейчас очередь Петра. Он обнялся с Володей, Никитой. Павел подошёл сам, крепко обнял и тихонько проговорил:
— Больше слушай Микулича, он мужик матёрый, понимает, что к чему. И случись что, не опасайся применять оружие. Даже не раздумывай, доверься эмоциям, решай вопросы оперативно, жёстко. Ну, давай, с Богом!
На Карпинского, едва он коснулся сапогами брёвен мостовой, нахлынуло чувство оторванности, и, глядя, как уходят вверх верёвки, впервые с момента попадания в этот мир ощутил себя песчинкой в море. «Ну вот, Петя, теперь ты рассчитываешь только на себя и своих немногих товарищей, что находятся рядом с тобой».
— Ну всё, теперь только на себя им надеяться. — Павел эхом повторил мысли Петра, глядя в темноту ночи.
— Думаю, он справится, — сказал Кабаржицкий, подойдя к перилам. — По крайней мере, у меня хорошее предчувствие.
Грауль только развёл руками, оглядев своих товарищей, и произнёс:
— Мужики, давайте все спать, завтра с утра буду с вами проводить инструктаж. Володя, а ты погоди, нам с тобой ещё покумекать надо.
Чуть позже в светлице
— Стрельцов должны были бы сменить. Странно, что они вообще с нами до сих пор, — говорил Грауль. — Они не охранники, и службу фактически завалили. Я, честно говоря, думал, что тут должны бы появиться местные спецслужбы.
— Кстати, да, что там у них сейчас? Тайный приказ или приказ Тайных дел? — наморщил лоб Кабаржицкий.
— Не знаю, по-моему, это только у Фёдора Первого появится Тайная канцелярия, но это уже позже.
— Погоди, погоди! — воскликнул Владимир. — А ведь получается, что это мы Бельского на трон посадим? Он же с нами сотрудничать хочет!
— Он сам к власти придёт, — пожал плечами Павел. — Мне не известна информация о каких-либо заговорах. В Москве по смерти Михаила Фёдоровича вспыхнет мятеж боярский — последний их выверт в сторону поляков. В первую Смуту у них почти получилось пригласить ляха на трон, Владислав даже титул московского царя тогда принял. А на этот раз Бельские им даже такого сделать не дали.
— А Алексея Михайловича умертвили всё-таки бояре или Бельский, сам как думаешь?
— По официальным данным исторической науки и по логике событий — да, они, клятые. Но, как я тебе уже говорил, есть теория, подтверждённая лишь косвенно, что к этому причастен и Фёдор Самойлович. Да и вопрос с отравлением Никиты Бельского довольно тёмный. После успешной обороны Себежа и сбора разбитых полков он ушёл к Москве, где бушевал боярский бунт. Вырезал всех изменников к чёртовой матери и вскоре был отравлен на пиру по случаю усмирения бунта. А на трон взошёл опекун Ивана, младшего сына Михаила, Никита Романов, двоюродный брат первого царя из рода Романовых.
— Дай угадать, — перебил собеседника Кабаржицкий. — Иван Михайлович тоже был отравлен?
Грауль кивнул.
— А после чего, решением Земского собора, въехал в Кремль, когда были вычищены практически все, кто смог бы ему помешать. Обвинил злопыхателей, убрав князей Милославских, да и всех прочих, опасных, в смерти Алексея Михайловича — и вуаля — новый царь!
— А как же Бельские пролезли на трон? — удивился Владимир. — Ведь худородные князья, а чин боярский Фёдор Бельский получил от Никиты Романова только спустя год после его воцарения!
— Знал бы Никита, кого пригрел на груди, — усмехнулся Павел. — Все эти отравления, воцарения — чем они отличались, судя по вашим рассказам, от вашего восемнадцатого века? Ведь тоже сплошная уголовщина и предательства. С самими Романовыми-то так же было? В начале семнадцатого века была истреблена ветвь Рюриковичей, идущая от Ивана Калиты, причём руками Гедиминовичей. Потом все претенденты из рода Годуновых. И князь Голицын умирает в том же году, в котором из польского плена прибывает Филарет. А Бельские чем хуже? Тем более им покровительствовал и клан Долгоруких.
— Как сейчас всё повернётся — вот вопрос! Я бы хотел пообщаться с Никитой Бельским, — заключил Павел, глядя немигающим взглядом на Владимира.
— Получится ли? — пожал плечами Кабаржицкий. — Мы же под присмотром.
Под утро, когда солнце только-только показалось, а Кабаржицкий видел уже десятый сон, его растолкали самым бесцеремонным способом.
— Володя, у нас гости, одевайся!
— Да я, собственно, одет, — недоуменно проговорил он. — Какие гости?
— Стрельцов меняют-таки на спецуру местную.
— Ты не спал? — удивился Кабаржицкий. — Оставил бы кого-нибудь из мужичков.
Однако, посмотрев на выражение лица Павла, он понимающе кивнул, вспомнив сытые и довольные лица нижегородцев.
— Ступай в светлицу Никиты, крайняя от лестницы, там все собрались.
Едва открыв дверь, Кабаржицкий тут же отпрянул в полном изумлении. Все остававшиеся с ними нижегородцы, переодетые в ангарские кафтаны, сидели на лавках, сундуках, стояли у кровати и в весьма бодром состоянии.
— Проходи, Владимир, присаживайся, — заулыбался входящий следом Грауль. — Мужики, ну что, выбор учинили?
— Да, Павел Лукич, о попе Саве.
— Ну и отлично, всё, ждём. — Павел оставил дверь чуточку приоткрытой и прошёл в середину комнаты.
— Думаешь, они к нам наверх пойдут? — Владимир вопросительно посмотрел на Грауля.
— Уже, наверное, пошли. А ты бы, будучи государевым человеком при исполнении, не захотел бы пошарить у нас в сундуках? — отвечал Грауль. И после некоторой паузы, подмигнув, продолжил: — Мне Есенька, холоп хозяйский, докладывает, если кто на горизонте появляется. Тихо!
Павел неслышно подошёл к двери и прислушался к скучающей тишине спящего терема.
— Идут, начинайте, — одними губами сказал глава посольства.
Мужики, подобравшись, с совершенно серьёзными лицами начали выводить:
По тех мест он ставленников держит,
Как они денги все издержут,
А иных домой отпускает
И рукописание на них взимает…
Чтоб им опять к Москве приполсти,
А попу Саве винца привести.
А хотя ему кто и мёду привезёт,
То с радостию возмет…
Грауль неспешно поднимал руку — нижегородцы пели громче и громче:
