Европейцы часто посещали это заведение и появление посла США не вызвало видимого удивления у завсегдатаев кофейни. Мерфи, не торопясь, переходил из одного зала в другой, минуя узорчатые арки, вежливо раскланиваясь со знакомыми, но не спрашивая, где ему найти Али аль-Сабаха. Подобное любопытство, да и сама торопливость, спешка были не в правилах Востока. Вскоре к нему подошел официант в белых, широких шароварах и черной жилетке и, поклонившись, жестом предложил последовать за ним.
Али расположился в небольшой комнате за тяжелым бордовым занавесом с узорчатой росписью золотой нитью. На инкрустированным столике перед первым визирем стояло блюдо с фруктами, ваза с восточными сладостями, в углу дышал жаром мангал с противнем, засыпанный раскаленным песком, на котором стояла серебряная турка дымящегося кофе. Вежливо поздоровавшись, Мерфи уселся на низкую лежанку, по-восточному подогнув под себя ноги. Это не составило большого труда: в свое время он долго увлекался йогой, да и сейчас еще, в свои шестьдесят два года, сохранял гибкость и силу молодого человека.
Приняв из рук услужливого слуги чашечку кофе, посол с удовольствием начал потягивать огненную жидкость, наслаждаясь редчайшим вкусовым букетом йеменского мокко и кардамона, характерным только для этого заведения. Еще три года назад он признавал только два вида напитков, виски и кока-колу, но Восток перевоспитал и его, бывшего канзаского сенатора, получившего свой пост в награду за активную поддержку президента Апдайка в его избирательной кампании.
Дегустируя кофе, Джон с любопытством поглядывал на посасывающего мундштук кальяна аль-Сабаха, но ничего не спрашивал. Он знал, что по обычаю беседа должна была начаться только после того, как первая чаша опустеет. Мерфи отметил, что его визави явно не в духе. Затяжки визиря были неравномерны, когда он отрывал губы от мундштука, голова его мелко тряслась — признак неуклонно надвигающейся болезни Паркинсона. Белоснежная борода была одного тона с не менее белоснежной кутрой. Наконец старый араб подал голос.
— Мысли мои скорбны и безутешны. Рушится все, о чем я заботился сорок лет своей жизни. Совет принцев совершил большую ошибку, назначив королем именно Мухаммеда. Все они думают, что он будет лишь пешкой в их руках, но они ошибаются… Еще дед нынешнего короля назначил меня министром нефти, и я делал все, чтобы оправдать его волю, сделать так, чтобы Аравия была могущественна и влиятельна в этом мире. И вот теперь пришел он…
Али неожиданно замолчал, застыв с зажатым в руке чубуком. Чуть подождав, Мерфи позволил себе нарушить тишину вопросом:
— Вы говорите про нового короля?
— Да.
— Но он не декларирует каких-либо особых изменений в политическом курсе страны.
— Это только внешне. Наедине, за вашей спиной он говорит совсем другое. Он фанатик. Все его идеи сводятся к мысли продолжить дело пророка и завоевать для ислама весь мир, и прежде всего вернуть для правоверных Иерусалим. На это он поклялся не пожалеть ни сил, ни финансов королевства.
Теперь уже Мерфи встревожился:
— Как он себе это представляет?
— Не знаю как, но на закупки оружия выделяется двадцать миллиардов долларов.
От этой цифры у посла даже перехватило дыхание.
— И что он намеревается закупить?
— Все. Танки, самолеты, подводные лодки, ракеты всех видов. Самые современные. Кроме того, он хочет закупить несколько заводов по производству вооружения.
Теперь Мэрфи понял все. Оружие у США арабы покупали всегда, но производство тех же самолетов и танков обозначало только одно — Мухаммед хочет быть независим в этой области.
"Дурной знак, — подумал он. — Что же у него на уме, и с кем он хочет воевать? С иракцами? В последнее время они откровенно точат зубы на Эр-Рияд. Но где он возьмет для этого армию? Тут нужно не менее трехсот тысяч хорошо подготовленных солдат, летчики, танкисты. А вся армия королевства едва насчитывает сто тысяч, еще сорок — у Национальной гвардии. Да и зачем саудам подводные лодки? Наш пятый флот практически не покидает Персидского залива".
— И против кого будет направлена вся эта армада? — спросил посол.
— Против всех неверных.
Аль-Сабах медленно повернул голову в сторону своего собеседника.
— Последними будете вы.
— Почему последними?
— Потому что воевать он будет на ваши доллары, получаемые за нашу нефть.
Мерфи хотел задать еще один вопрос, но его собеседник оставил чубук кальяна и негромко хлопнул в ладоши. Звук получился негромким, но к удивлению американца, портьера раздвинулась и два дюжих араба торопливо подошли к визирю и помогли ему встать на ноги. Теперь посол особенно отчетливо увидел, насколько одряхлел за эти считанные дни аль-Сабах. Спина его согнулась, сам он еле передвигал ноги.
Проводив взглядом старика, Мерфи жестом показал застывшему в ожидании слуге, чтобы тот налил в чашечку еще кофе, отщипнул от грозди влажную, темную, как зрачок арабской девушки, виноградинку. Кофе явно прибавило ясности мысли послу, он понял главное.
"Надо немедленно сообщить обо всем президенту. И не в послании, а лично. Завтра же вылетаю в Вашингтон."
Мерфи не обратил внимания на очередного слугу, вошедшего в кабинет. Одет тот был точно так же, как и вся остальная прислуга, в белые широкие шаровары, черную жилетку, но внешне казался гораздо крупнее, с широкими, покатыми плечами истинного богатыря. Американцу оставалось сделать последний глоток, когда проскользнувший ему за спину араб накинул на шею посла белое полотенце и потянул его назад. Мерфи опрокинулся на спину, руками он тщетно пытался разжать удушающие объятия, но в комнату ворвались еще трое, один навалился на ноги посла, второй держал его руки, третий же задрал рубашку американца и большими пальцами нажал на две точки на шее своей жертвы.
Мерфи быстро перестал биться, лжеслуга ослабил полотенце-удавку, посол коротко прохрипел, еще минуты три его тело дрожало в короткой агонии. Наконец он дернулся и замер, откинув голову в сторону.
Приведя в порядок рубашку посла, знаток болевых точек поднял веко американца, удовлетворенно кивнул головой и жестом отослал всех остальных из комнаты. Потом он проверил шею умершего и снова остался доволен. Широкое полотенце не оставило после себя никаких следов, кисти рук и ступни ног американца также не носили следов преступлений.
Жена и дочь Мерфи ни на секунду не поверили в естественную смерть своего отца и мужа, но высокая медицинская комиссия в Вашингтоне не нашла у посла никаких других признаков смерти кроме внезапной остановки сердца. Все доводы женщин о спортивном стиле жизни Мерфи врачи отнесли к типичным преувеличениям любящих родственников.
