Джентльмены сообщили официанту, что ожидают прибытия еще двоих друзей, один из которых зовется мистером Джеком Хиллтопом. Знают ли его здесь? Нет, сэр, отвечал официант, это имя здесь неизвестно. Кстати, а не знаком ли ему мистер Джон Хантер из Вороньего переулка? На этот вопрос ответ последовал опять-таки отрицательный.
Джентльмены ждали; назначенный час настал, а затем и минул. Каждый вновь вошедший становился объектом самого пристального внимания: лицо его и фигура подвергались тщательному осмотру. Мистер Хиллтоп так и не появился; равно как и доктор Дэмп. Профессор ощутил смутное беспокойство. Спустя какое-то время к столику приблизился официант с письмом: его доставил человек, пожелавший остаться неизвестным. Адресовано оно было профессору Тиггзу. Профессор торопливо развернул послание и пробежал его глазами.
Письмо было от мистера Хиллтопа: тот умолял простить его и понять во имя всего святого и т.д. и т.п., но с сожалением сообщал, что к отряду не присоединится. По должном размышлении он пришел к выводу, что профессору и его друзьям не следует с ним общаться в связи с данным предприятием, ибо у него есть все причины опасаться за их безопасность, буде об этом союзе прознает мистер Хантер. Если мистер Хантер прослышит, что они коллеги, профессору и его близким придется несладко. Куда разумнее, исходя из пересмотренного мнения мистера Хиллтопа, идти к общей цели по отдельности. Мистер Хиллтоп также обронил несколько намеков на предмет существования определенных методов, каковыми он в полной мере собирается воспользоваться, и поощрял профессора и его сподвижников пустить в ход собственные средства. Трудясь независимо друг от друга, они достигнут куда большего, не подвергая себя столь грозной опасности, нежели усердствуя сообща.
Так писал мистер Хиллтоп.
Профессор был глубоко разочарован, мистер Банистер – тоже. Мистер Киббл что-то пробормотал себе под нос – дескать, на обещания мистера Хиллтопа вообще полагаться не стоит, но тут же умолк на полуслове. Мимо скользнула дама, чем-то напоминающая мисс Лауру Дейл, секретарь проводил ее глазами – и вновь вспомнил о своем положении и, в частности, о мистере Гарри Банистере и растрепанном типе со Свистящего холма. Сгустились холодные тени, надежды его развеялись. Так мистер Киббл вновь погрузился в мрачные раздумья, гадая, как же, как же, ну, как же во имя всего святого на что-то рассчитывать. Холодные тени разбередили тоску, терзающую его сердце, – тоску по юной девушке, которая внушала мистеру Кибблу глубокое восхищение и при этом, по всей видимости, вообще его не замечала. А вместе с приступом горя пришло осознание того, что израненное сердце исцелить совсем не так просто, как царапину на руке мистера Хиллтопа.
Нечесаный растрепа со Свистящего холма в настоящий момент находился отнюдь не на Свистящем холме, но занимал вершину не менее величественную, утвердившись на высоком табурете среди царства пропыленных книжных полок, уходящих к небу вулканов юридической дребедени и мерцающих тут и там восковых свечей в необъятном море тьмы, известном также как контора поверенных Баджера и Винча. Там восседал он, нацарапывая на пергаменте протокол взаимных обязательств между главным клиентом фирмы – Иосией Таском, описывать которого нужды нет, – и неким молодым джентльменом, чье появление в конторе с таким жаром откомментировал однажды мистеру Скрибблеру его друг Самсон Хикс. Протокол взаимных обязательств между почтенным филантропом, представителем славного мира коммерции, и пресловутым молодым джентльменом по имени Джон Хантер.
Мистер Ричард Скрибблер трудился не покладая рук – и отнюдь не в одиночестве. Да, ныне здравствующий партнер фирмы, тучный лысый поверенный в темно-фиолетовом костюме обретался хотя и не в самой комнате, зато неподалеку: скорчился в своем внутреннем святилище, точно злосчастный узник на тюремном дворе, зная, что в эту самую минуту во внешнем помещении сама судьба ставит свою печать на пергамент рукой простофили-клерка. Недвижно восседал он за письменным столом, как если бы прирос к месту, искривив шею и устремив взгляд не иначе как в крайне безотрадное будущее. Все вышеописанное, в сочетании с общей бледностью и несчастным выражением лица, делало его похожим на труп, только что снятый с виселицы. Словно чтобы развеять это заблуждение, труп облизнул губы, промокнул лысину и забарабанил пальцами по столу. Винч знал – как только протокол взаимных обязательств будет готов, ему по долгу службы придется, следуя прямому указанию Иосии Таска, скрепить его подписями обеих сторон. Подпись первой стороны – а именно высокого седовласого властелина – можно получить без проблем. А вот что до второй подписи… из-за нее-то поверенный Винч и ощущал себя крайне неуютно, с ужасом предвкушая персональную встречу с Джоном Хантером – лицом к лицу, нос к носу и скорее всего кулак к кулаку.
Откуда мистер Хантер проведал, что мистер Винч – его собственный поверенный! – приставил к нему соглядатая, для помянутого поверенного по-прежнему оставалось неразрешимой загадкой: а ведь сколько часов подряд в отчаянии ломал он голову, и покрывался испариной, и вытирал лысину! Сначала он заподозрил, что, возможно, его слуга Самсон Хикс обманул доверие хозяина и открыл мистеру Хантеру истинную цель своих тайных прогулок в окрестностях Молт-хаус и Вороньего переулка. Но, поразмыслив как следует, эту версию он отмел как несостоятельную в силу целого ряда причин, большинство которых сводились к следующему: его наймит в темных очках никогда бы на такое не осмелился. (Эта мысль поверенного особенно радовала, поскольку из нее следовало: поменяйся они ролями, у него, Джаспера Винча, храбрости, безусловно, хватило бы.) К этому прибавлялась уверенность, порожденная не чем иным, как фантазией мистера Винча, что наймит его, Хикс, при всех его промахах и грешках, тем не менее бесконечно благодарен судьбе за нынешнюю свою работу и почитает ее достаточно выгодной, чтобы стойко противостоять искушению. «Под занавес» поверенный Винч напомнил себе, что помянутый наймит, конечно же, сейчас на пути к Вороньему-Краю, надзирает за доставкой некоего личного движимого имущества, и, следовательно, из города временно удален.
Так что покров тайны лишь сгустился.
Я уже упомянул, что мистер Ричард Скрибблер предавался трудам праведным отнюдь не в одиночестве, но имел я в виду отнюдь не поверенного Винча. Ибо в тот день в просторном внешнем помещении пребывал еще один субъект весьма зловещего вида, прибывший минут десять назад. Невзирая на свои внушительные габариты, он вполне успешно пробирался между вулканов и маяков, точно уродливый фрегат, что плывет, форсируя парусами. Такое занятие ему весьма подходило: в своих повседневных промыслах ему частенько доводилось то пробираться, то красться, и талантами своими он славился повсеместно (городские судьи по крайней мере с трудом находили, к чему придраться). Индивид вид имел насквозь просоленный – видимо, в силу давней своей близости к докам, или, может статься, оттого, что его инстинкты в отношении личной гигиены, как некий рудиментарный орган, отставали в развитии. Это был дюжий, тупой, огрубевший здоровяк с косматыми усами и низким лбом; сальные темные волосы спутанными прядями выбивались из-под фетровой шляпы с широкими, низко опущенными полями. Глаза его – большие, навыкате, обведенные черными кругами – кошмарно косили. Каждая черточка физиономии свидетельствовала о дурном расположении духа; возможно, отчасти виновны в том жуткая наседка и злобный выводок омерзительных птенчиков, разделяющие его гнездышко.
Этот головорез – по имени мистер Роберт Найтингейл, – ворвавшись в контору Баджера и Винча, волей-неволей отвлек мистера Скрибблера от его изысканий. Секунд десять клерк пепелил гостя взглядом с высоты своего табурета, а затем снова взялся за перо. Дюжий Боб, как я уже поведал, ничуть не возражал против того, чтобы подождать завершения трудов. Уродливый фрегат шел себе на всех парусах; то и дело он украдкой запускал руку в юридические бумаги или тыкал в них проворным пальцем, а вороватые глаза, как всегда, молча высматривали хоть что-нибудь, представляющее интерес для него самого или его хозяина. Никто не знает что за ценности могут подвернуться в местах самых неожиданных, тем паче в юридической конторе, а поскольку мистер Найтингейл, по его собственному признанию, был человеком не компанейским, это уединенное времяпрепровождение отлично ему подходило.
Наконец мистер Скрибблер закончил порученное ему дело: составленный протокол лежал перед ним во всем своем великолепии. Клерк почесал в голове пером и принялся просматривать листы – беззаботно, словно играючи. Не успел он начать, как тут же отвлекся на крошечный объект, пронесшийся мимо его щеки. Нахмурившись, клерк отложил в сторону промокашку и коробочку с облатками, закрыл крышкой чернильницу и несколько раз замахнулся на муху, описывающую круги вокруг свечи, линейкой – впрочем, без особого успеха.
