Ознакомительная версия.
С утра начались неприятности. Вопервых, никак не получалось развести огонь: печь дымила, язычки пламени на тонких лучинках и бересте упрямо тухли.
— Тяги нет. Очевидно, дымоход завалило снегом, — предположил УховБезухов. — Надо, Александр Данилович, выбираться наружу и откапывать трубу.
Но, вовторых, входная дверь не желала открываться. Егор и Иван упирались плечами изо всех сил, пыхтели, потели, но дверь даже не шелохнулась.
— Ломать будем? — хмуро спросил Ванька.
— Зачем же — ломать? — усмехнулся Егор. — Аккуратно разберём. Чтобы потом можно было и собрать.
Дверь разобрали, но это не привело ни к чему позитивному. Снег приходилось загребать прямо в пещеру, но на его место тут же сверху сыпался новый — плотный, хрустящий, рассыпчатый.
— Хватит, Ваня! — решил Егор. — И так уже полпещеры засыпали снегом. Медвежонок уже жжёт холодом…
— Какой медвежонок? — опешил Ухов.
— Помнишь, мне вождь эскимосов на прощанье подарил амулет? Симпатичного белого медвежонка, вырезанного из светлосиреневого камня? Так я его повесил на грудь, на льняной ленте. Сейчас амулет стал таким холодным, что всё тело пробивает ознобом…
— Медведь холодный?! — забеспокоилась Айна. — Это плохо. Амулет говорить: — «Смерть рядом!». Надо просить Светлую Тень. Просить, чтобы Тень помогать. Командор, дай Айне медведь! Айна будет просить!
Егор, пожав плечами, расстегнул две верхние пуговицы мехового полушубка, снял с шеи тёмносинюю ленту, на которой висел светлосиреневый медвежонок, протянул индианке. Айна обхватила холодный амулет ладонями, поднесла ко рту, беззвучно шевеля губами, заходила по пещере из угла в угол.
Время тянулось вязко и призрачно. Минуты и часы сливались в единое целое — бесконечное и непонятное.
Сколько длился этот снежный плен? Егор не знал. Может, сутки, а, может, и неделю. В пещере было не очень холодно, на уровне нуля, но остро ощущалась нехватка кислорода, нестерпимо хотелось спать. Егор вяло ел, пил, а потом впадал в дрёму и медленно погружался в тяжёлый сон, не зная, проснётся ли….
Айна же упрямо продолжала ходить по пещере, сжимая в ладонях каменного медвежонка и беззвучно молясь неизвестной Светлой Тени.
В ушах настойчиво бился голос Ухова:
— Александр Данилович, господин командор, очнитесь! Ну, пожалуйста…. Да, просыпайся уже, княжеская морда!
Егор улыбнулся и открыл глаза: всё та же пещера, тусклый огонёк масленого светильника, чумазая физиономия Ивана.
— Данилыч! Там наверху ктото копает! Наверное, пробиваются к нам сквозь снег…
— Это Светлая Тень — услышать Айну! — объяснила индианка. — Тень сообщить моим атабаскам. Они приходить и копать. Командор, забери свой медведь. Он тебе ещё помогать.
Действительно, это были атабаски Айны: откопали, очистили печную трубу от снега, разожгли в очаге живительный огонь, через двое суток, убедившись, что всё в порядке, ушли…
А потом, через четыре месяца, нагрянула весна. Снег таял буквально на глазах, мелководный БонанзаКрик превратился в полноводную реку.
«Какаято весна нынче — очень тревожная!», — поделился своими ощущениями внутренний голос. — «Не иначе, случится чтото очень важное. Непременно случится…».
Глава двадцать вторая
Калейдоскоп неожиданностей
Когда распутица угомонилось, вешние воды отступили, а всё вокруг слегка подсохло, к БонанзаКрик прибыли атабаски.
— Александр Данилович, пора к Доусону! — заявил Ухов. — Всех вещей забирать, конечно же, не будем, чтобы мужики не заподозрили лишнего…. Предлагаю — выходить завтра с утра!
— Подождём несколько дней, — невозмутимо ответил Егор.
— Но, почему? Чего ждём?
— Сам не знаю. Просто мне внутренний голос советует, мол, не надо торопиться. Он, голос — то есть, конечно, иногда и ошибается, но редко…
К Доусону отряд подошёл только через неделю. Ледоход на Юконе уже прошёл, на серых водах не наблюдалось ни единой льдины. Шли налегке, с собой прихватив только оружие, сменную одежду и обувь, да ещё атабаски тащили — для пущей конспирации — порядка восьми пудов пирита, набранного на Медном склоне.
Посёлок встретил путников звенящей тишиной и ощущением заброшенности.
— Вещи всюду разбросаны, мать его! — подметил Ухов. — Вон, в грязи лежит почти новый полушубок, там — меховые унты, под кустом валяется опрокинутый бочонок без крышки, из него на землю вытекает икра нерки…. А куда, спрашивается, подевались люди?! Может, сюда наведывалось торнадо?
Два дома смотрелись абсолютно целыми, а вот в третьем, предназначенном для офицерского состава экспедиции, где хранилась «золотая казна», были выбиты все стёкла, а дверь оказалась заколоченной снаружи толстыми досками.
— Эй, люди! — громко позвал Егор. — Есть ктонибудь живой?
— Здесь мы, Александр Данилович! — прилетел откудато глухой ответ.
— Это из офицерского дома кричат, — определил Ухов. — Голос, определённо, знакомый…
Они быстро отодрали доски от дверного косяка, распахнули дверь и обнаружили в избе сына и отца Лаудрупов. У Людвига под глазом красовался старый, жёлтофиолетовый синяк, голова Томаса была обмотана полосами светлосерой ткани. Глаза обоих датчан блестели хмельно и тревожно.
— Дайте, пожалуйста, водицы! — хриплым голосом попросил Людвиг. — Уже четверо суток глотаем только ямайский ром…
Вволю напившись родниковый воды, адмирал приступил к рассказу:
— Извини, Александр Данилович, я не досмотрел, моя вина! Неожиданно так всё произошло, внезапно….
— Что произошлото? — вмешался нетерпеливый Ухов. — Ты толком говори, не мямли!
— Бунт произошёл! Солдаты и крепостные учудили…. Внезапно напали на нас с Томасом, повалили на землю, отобрали пистолеты и ножи, избили, связали. Потом заперли в доме. Через сутки Томасу удалось развязаться, он и меня освободил от пут. А, толку? Наружу всё равно не выбраться: дверь надёжно заколочена снаружи, окна оказались очень узкими — не пролезть…. А золото — порядка двенадцати пудов — исчезло. Зимой на собачьих упряжках было вывезено ещё около двадцати…. Эти злыдни загрузились в шлюпки, и пошли вверх по течению Юкона, к Александровску.
Ванька укоризненно посмотрел на Егора:
— А всё, господин командор, ваш внутренний голос! Пришли бы мы в Доусон на неделю раньше, глядишь, и бунта не было бы…
— Не факт, Ваня, совсем не факт! — ответил Егор. — Может, и был бы бунт, только кровавый. Такто мужики ограничились только мордобитием. А будь и мы здесь? Кровью всё могло закончиться…. А если бы бунт не состоялся, то пришлось бы — мужикам объяснять: почему они все на одной шлюпке и катамаране отплывают к Александровску, а мы задерживаемся здесь. Согласись, это выглядело бы странным. А так — всё разрешилось само собой. К нашему удовольствию.
Ознакомительная версия.
