Автор выражает искреннюю благодарность тем, кто сумел вернуться с полпути, чтобы рассказать о своих впечатлениях и поделиться воспоминаниями.
В этот раз он «проявился», ощутив под собой кучу опавших листьев, еще не слишком сухих и хрустких, — опавших тополиных листьев самого начала осени. Поднял голову, огляделся. Вокруг была ночь, а по месту он ошибиться не мог.
«Да, это здесь, просьбу снова учли, — подумал он. — Но разрыв сокращается, а потом становится больше, закономерности в нем не просматривается никакой, и не угодить бы как-нибудь в январь в одних трусах, если что-то где-то пойдет наперекосяк!»
Ощупал себя. Куртка, джинсы, ботинки на толстенной, уродской, зато ныне модной подошве «шимми». Достаточно универсальный наряд.
«Молодежная мода. Какая уж я молодежь, если только второй, как было сказано, свежести. «Шимми»… Раньше это делали верблюды, тр-рам! Раньше так плясали ба-та-ку-ды, тр-рам!.. А теперь весь мир танцует шимми день и ночь!.. Тра-та-та. Где ж я все-таки конкретно?»
Куча листьев была скорее длинной, чем высокой, ее сгребли в валок да бросили, и ребрами он чувствовал под собой твердую землю. Позади, вплотную к спине, заборчик из тех, какими в прежние времена обставлялись детские садики. Символический. Детки, считалось, через такой лазить не должны. Вроде как лисенята через веревку с тряпками линялого кумача.
«Хрен-то. Я сам, помню, убегал с одной девочкой из старшей группы, и мы долго и самозабвенно тыкались друг в друга мордочками и другими обнаженными ради такого случая частями тела, хихикая над дурищей воспитательницей, оравшей далеко с заунывной периодичностью».
В следующие времена над такими заборчиками понадстроили железных двухметровых сеток, и это именно то, что он разглядел над собою в темноте сейчас. Напротив дом, по силуэту явная хрущоба, на пятом этаже под самой крышей сбоку смутно горело единственное окно.
За еще одним забором и редкими стволами черных деревьев — улица с фонарями и без машин, в ногах — просто чернота. Укромно.
«Если я еще не все забыл, где-то тут должно располагаться так называемое «бревно» или «ящики»: вытоптанное местечко с толстым культурным слоем из почвы, сорванных пробок, бычков, и очень вероятен стакан-другой на ветке».
Он не стал уходить отсюда. До рассвета не имело смысла. Если его выбросило именно сюда и именно в этот час, значит, так тому и следовало быть, здесь пока безопасно.
Он подумал о теперешних своих целях и хихикнул, сразу, впрочем, помрачнев. Ведь раньше-то было не так, верно?
«Да, верно. Но я это заработал, то, что сейчас. Я заслужил, понимаете? Вам кажется, это было легко?»
Прежде чем улечься поудобнее — что может быть приятней вороха душистых гремучих листьев? — он еще раз тщательно ощупал себя.
Самое необходимое в карманах, остальное или добудем, или просто пойдем и возьмем. Тело тоже работало нормально.
С особенной осторожностью коснулся тугой ленты, что опоясывала горло. Ее прикрывал изящный белый шарфик.
Дотрагиваясь, старался почти совсем не нажимать, лента и без того затрудняла дыхание. Сперва было еще тяжелее, потом он пообвыкся.
Он подгреб под себя побольше шороха и запаха ранней прели, уложил голову на лапы… то есть на руки, конечно, и заснул, чтобы проснуться ровно через два с тремя четвертями часа, когда по улице, на которой начнут блекнуть фонари, пойдут люди, а в хрущобе напротив засветятся окна.
Он почуял во сне движение, но совершенно не ожидал, что произойдет следом. Его ударили резиновой палкой по толстым подошвам «шимми».
— Вставай, чего разлегся. Сейчас пойдешь к нам ночевать.
«Однако. Шимми — это танец заграничный, тр-рам!.. Вот тебе и местечко».
Трое, один в штатском. Зато дубинки у всех. Пока не увидел, думал, что обычная пьянь ищет угол. Форма удивляла.
«Сменились, что ли? Тогда зачем забрать обещают?»
— Подруга выгнала, ребята. Без денег, только на метро. Не домой же идти, домой жена не пустит.
Стараясь не делать резких движений, поднялся, встал ровно. Снял лист-другой с головы, провел по рукавам, груди. Незаметно поправил шарфик.
Попробовал нагнуться вычистить колени, но тут же получил слева по почкам.
— Пижон какой. Документы! Подруга где живет? Он старался не хвататься за бок и не гнуться. «Вот суки-то. Молодые ж совсем, первый год
после Школы милиции. В штатском постарше. На чуть».
— Да тут рядом, на Пятой Соколинке, где башня. Напротив булочной второй дом.
Справа по почкам, гораздо сильнее.
— Ты документы имеешь? Паспорт с собой? Нам херню-то не клей!
Опять слева, так же сильно. Штатский глядит.
«Ага, вот что тебе нужно. Натаскиваешь, стало быть. Больше бить не дам, щен поганый, не знаешь ты, на кого тявкнул. Ох, как не хочется, но черт с вами, нет мне до вас никакого дела, ни до вот этих вас, ни до остальных вас… Сколько сквозь башку-то пролетает за миг времени. Но больше бить не дам, баста».
Документы у него были в полном порядке.
— А не договоримся, мужики? Командир, договоримся, а? Все деньги возьмите, сколько есть. У меня есть, — врал я.
— Чего у тебя может быть… Руки поднять, за голову, стоять, ноги шире. Куртку распахни, пижон. Это еще что у тебя?
Тот, что взялся обыскивать, прихватив дубинку под локоть, заметил за разошедшимися концами шарфика отблеск с ленты.
Только это и было нужно.
Заранее набрав в грудь воздуха и надавив себе большими пальцами на шею, где по ней проходила лента, он раскрыл две крайние пасти и с неуловимой быстротой разорвал горла щенкам в форме. Штатский корчился, придавленный к земле могучей лапой. Его он немного пощекотал когтями.
Змеи ошейника, ярясь, злобно тянулись к придавленному, роняли яд с зубов. Хвост с драконьей пастью хлестал по бокам.
Оборотившись вновь, он одной рукой взял штатского за глотку. Поднял, прислонил к сетке ограды садика.
— Так договоримся, пятнистый?
В сиреневом рассветном полусумраке видно было, что глаза у того совершенно белые. От адреналинового спазма, вызванного мгновенным и непереносимым ужасом, зрачки закатились под лоб.
Он сильно и больно сжал, заворачивая штатскому мочки ушей, и глазные яблоки вернулись в нормальное положение.
— Вот так оно и бывает, пятнистый. Это тебе не бомжарика беззащитного по ребрам охаживать. Не ширнутых обирать. Сонник — слыхал про такую воровскую квалификацию? Так ты еще хуже, оттого мне тебя и не жалко ни чуточки, соплячок. — Спросил быстро, резко: — Число какое сегодня?
