Забыв о запретах, Евангелина бежала по часовне Священного Убежища.
Она неслась, словно преследуемая по пятам гончими Хаоса.
Поминальные свечи, медленно оплывая, озаряли девушке дорогу в одном из поперечных нефов, а статуи святых мучеников укоризненно смотрели на неё из теней в глубоких нишах. Пробегая по святому притвору, Евангелина пыталась собрать воедино собственные видения, но тихий стук её сандалий по холодному полу обители, звучавший в окружающем безмолвии громче взрывов зажигательных бомб, вносил сумбур в мысли.
Кровь.
Она видела её, лившуюся с небес алым дождем.
Все истекут кровью, обещали голоса. Черепа для трона…
Последние слова вызвали у Евангелины дурноту. Она ощутила запах машинного масла, почувствовала на языке привкус железа. В ушах прозвучал резкий лязг механизмов, хотя в обители по-прежнему стояла гробовая тишина.
В галерее Благочестия девушка отыскала отца Люмеона.
— Дитя моё, упаси Император, что с тобой случилось?
Запыхавшаяся Евангелина, худая до невозможности девушка в невзрачной светлой рясе, только ловила ртом воздух.
Отец Люмеон, весьма официально выглядевший в своем одеянии, выбрался из-за стола чёрного дерева, на котором лежали многочисленные пергаменты и инфопланшеты. Рядом находился механизированный помощник-лексиканий, записывавший нейропером рассуждения священника. До появления девушки тот трудился над опусом «Приведение местных народных верований к соответствию положениям Имперского Кредо» — непростая работа, которую с удовольствием отложил даже такой набожный человек, как отец Люмеон. Отогнав парочку привлеченных шумом кибернетических херувимов, спустившихся к ним на ангельских крыльях, священник подошел к Евангелине и мягко коснулся её щеки, заставляя поднять глаза.
— Успокойся, дитя…
Исступление Евангелины сменилось глубоким смятением.
— И объясни, в чем дело.
Сестра-госпитальер тряслась всем телом, глядя на него глазами, полными слёз. Ответа так и не последовало.
— Пойдем со мной, — отец Люмеон неторопливым шагом сопроводил девушку на вычурный балкон, с которого открывался вид на всю Гробницу IV.
Повсюду, куда ни обрати взор, возвышались храмы и кафедральные соборы, возносились к небесам колокольни с зубчатыми вершинами, толпы паломников шествовали по изукрашенным мостам над глубокими ущельями, а в воздухе порхали стайки херувимов. Армии праведных, адептов Экклезиархии и её наиболее ревностных защитников, населяли мир-святыню. Зрелище радовало душу отца Люмеона каждый раз, когда он выходил на балкон.
Сестра Евангелина явно не испытала подобного блаженства. Вновь разревевшись, она затряслась и отвернулась, показывая на небо.
Подняв голову, священник понял, что солнце Гробницы изменилось. Прежде желтое, оно покраснело, и под его багряными лучами бледные каменные стены соборов казались вырезанными из костей и измазанными кровью.
— Что ты видела? — отец Люмеон сжал плечи Евангелины, умышленно причиняя ей боль. — Объяснись, немедленно!
Их взгляды встретились. Взор девушки наполнял страх и предчувствие беды, глаза священника покраснели и пылали праведной яростью.
Что видела она в бездонной тьме? И отчего кровоточило небо?
Евангелина поведала всё.
Крепко сжимая руку девушки, чтобы та не отставала, отец Люмеон спешил по безмолвным коридорам бастиона-монастыря. На них с Евангелиной украдкой посматривали другие сестры-госпитальеры Ордена Внутренней Святости. Некоторые из них несли в руках поминальные свечи или дымящиеся кадила, испускавшие резкий аромат. Все сестры держали очи долу, но явно приходили в смятение при виде того, как одну из послушниц Ордена, пусть даже самого низкого чина, куда-то уводят с такой поспешностью. Отец Люмеон проносился мимо них, лишь изредка останавливаясь, чтобы активировать отпирающие устройства позолоченных взрывозащитных дверей и механизированных архиврат. За ними открывались хранилища артефактов и заполненные стазис-капсулами реликварии под чудно освещенными потолочными сводами, уставленные колоннами, украшенными изящной скульптурной работой. Всё это смазывалось в цветное пятно, на которое отец Люмеон не обращал никакого внимания.
Священник все время молчал, нахмурив брови с выражением человека, задавшего вопрос и получившего ответ, который совершенно не желал услышать. Скосив глаза на Евангелину, отец Люмеон заметил, что лицо девушки посерело, словно присыпанное пеплом.
В Ордене никогда прежде не случалось ничего подобного.
Понемногу религиозная строгость бастиона-монастыря сменилась военной функциональностью. Свинцово-серые плиты стен росли вокруг них, словно переборки на корабле, направления определялись по выдавленным номерам казарм и предупреждающим стрелкам-ёлочкам на полу. Далекий звон, сопровождавший занятия боевой подготовкой, звучал приглушенным припевом к их не столь громким шагам.
До сих пор Евангелина не покидала пределов часовни Священного Убежища и пристроек к нему, в одной из которых располагалась спальня, которую она делила с другими послушницами. Первый раз оказавшись в этой части огромного бастиона-монастыря, девушка нашла её холодной и неприветливой. Сотрясающие воздух отзвуки стрельбы на каком-то далеком тренировочном участке терзали уши Евангелины, а лязг клинков неприятно отдавался в позвоночнике.
Отцу Люмеону, почувствовавшему нежелание девушки двигаться дальше, пришлось чуть ли не тащить её за собой остаток пути. Их странствие завершилось в конце длинного, пустого коридора, где священника и послушницу встретила одинокая фигура, освещенная сверху сиянием люминосфер.
В её облике угадывались очертания крестоносца, алая ряса служила символом крови мучеников, текущей в жилах воительницы. Серебряный шлем полностью скрывал черты защитницы веры, но её поза говорила о том, насколько сурово и непреклонно лицо под маской брони. В одной латной перчатке воительница держала щит крестоносца, размером почти с неё саму. Подобную тяжесть, дополненную весом меча в другой руке, она могла поднять лишь благодаря серебряному силовому доспеху, увешанному печатями чистоты, цепями благочестия и святыми пергаментами. Громадное лезвие оружия защитницы веры, потрескивавшее разрядами энергии из невидимого источника, покрывали миниатюрные набожные письмена.
Подойдя вплотную, отец Люмеон обнаружил, что меч направлен прямо на них.