Игры сознания - Людмила Посохова

Он летел в темноте. Нет — в ТЕМНОТЕ! Он не знал кто он или что он. Просто сгусток чего-то непонятного. Он чувствовал, что вокруг полно таких же сгустков и все они устремлялись в одну сторону плотным потоком.

Внутри нарастал протест: «Я- это не все! Я сам по себе. Господи, что это, где это я?» И поспешно стал выгребать (непонятно как) в сторону от основного потока. Темнота стала вязкой, тянула назад, но он трепыхался все сильнее и сильнее. И вдруг как пробка от шампанского (откуда я это знаю?) вылетел куда-то. Куда?

Берег какой-то речки. Мост. На другом берегу видны строения. Все призрачное, но странно знакомое. Послышался лай. Собаки. Тоже призрачные. Бегут ко мне. Это же…это же Аргун, Кири, Анди…Мои любимые и давно ушедшие в мир иной! Я сплю? Нет, я умер…Я УМЕР?

Кто я? Медленно всплывают воспоминания…Посохов Вячеслав Федорович…участник боевых действий… инвалид войны. Умерло мое измученное болью тело.

Собаки прыгали вокруг меня, куда-то звали. И я пошел…полетел… словом, двинулся за ними. Впереди среди призрачного марева появилось четкое окно — там за столом сидела пожилая женщина. На лице выражение горя. Это моя жена. Люся, Люся, зачем же ты плачешь? Я теперь свободен. От боли, от чужой зависти и неприязни. Не плачь. И прости меня. Я столько боли тебе принес. Бывал и пьян и груб. Не знаю, любил ли я тебя? Ты для меня была опорой, твоим теплом был жив. Но я устал. Прости. Жаль, что ты меня не услышишь…

Женщина вдруг подняла голову и посмотрела прямо на меня. — Слава? Ты здесь? Ты пришел попрощаться… Мы много с тобой пережили. Я буду скучать. Я злилась на тебя, когда ты упрямо гнул свою линию, на твою жестокость к своим детям, на отношение к людям…Но ведь были и хорошие моменты. Их было много. Смотрю вокруг и вспоминаю: эти светильники делали мы с тобой, этот стол задумали и сделали тоже. И балкон, и полки…куда не глянь… Наши собаки. Аргун, Кири, Анди. Надеюсь, они с тобой.

— Люся, я еще здесь, родная. Но ухожу. Прости, родная. Отпусти меня. Не горюй. Живи долго.

— Слава. Я отпускаю тебя.

Окно схлопнулось и раздался звук оборванной гитарной струны.

Я довольно здорово приложился копчиком о землю. Да что за бл-дь? Сразу вспомнился мичман Лепещенко и его навороты. Лаяли собаки, ржали кони…КОНИ?

Кто-то голосил испуганно: «Господин, господин, вы живы? Сейчас мы вам поможем.! И сразу: лекаря, лекаря скорей!»

Очнулся как-то резко. Кругом темно. Странный незнакомый запах. Дома у нас пахло не так. Особенно последние полгода — запах лекарств, запах беды и отчаянья. А здесь — легкий ненавязчивый аромат мяты или какой-то другой зелени. Мягкая, даже слишком, постель. Странно. Я же все помню. Я умер. Простился с Людмилой. И мы собаками куда-то ломанулись…призрачные по призрачной дороге.

А сейчас я вполне чувствую себя материальным. Захотелось по малой нужде. Попытался сесть. Сразу вспыхнул свет и из кресла поднялся какой-то странный субъект. Что за ху-ня?

— Господин, вам что-то нужно?

— Нужно. Поссать!

— Да-да, вот горшок.

За дверью кто-то скребся и скулил.

— Кто там?

— Это ваши псы.

— Запусти!

— Но как же…в спальню.

— Запусти, сказал!

Они ворвались. Все трое. С повизгиваниями, порыкивая, окружили кровать. Подсовывали свои лобастые головы под руки, покусывая и облизывая. Гунька, Киришка и Дишка. Мои любимые алабаи. Живые, ЖИВЫЕ… И я живой! Проваливаюсь в темноту и прихожу в себя уже днем. Осматриваюсь. Довольно богато обставленная комната. Вот только не так, как нравилось нам с женой. Люся…Люда… как она там? В груди стало теплее. Странно. Я же все помню. Никогда не понимал ее увлечение фэнтези. Ладно, об этом потом.

Надо определиться с тем, кто я здесь и где это здесь. Чтобы, как говорил незабвенный мичман Лепещенко, не мотаться как сперматозоид в голенище.

Осторожный стук в дверь. — Господин барон, к вам лекарь — проблеяло какое-то несуразное существо, одетое в разноцветные тряпки.

— Пусть войдет.

Дверь открылась. Мои алабаи разом поднялись и обнюхали вошедшего. Отошли в сторону и легли на ковер. Вошел старый дед. С бородой, заплетенной в косичку. Меня пробило на епрст! Я выразился вслух. И

— И тебе здравствуй, Слава. Это я тебя выдернул сюда. Твой путь в том мире закончился. Ты тут нужнее.

— На х-я, на х-я это все! Скажи мне старик! Зачем я здесь? Там Люся плачет! — Меня колотило и трясло! Я спрыгнул с кровати и заметался по комнате. СПРЫГНУЛ, ЗАМЕТАЛСЯ? Я, который, последний месяц уже не мог сидеть, не то, что ходить! Я, которого Люся поднимала с подушки и кормила из ложечки? Мои алабаи заволновались, подбежали ко мне и подталкивали в угол, где стояло большое зеркало. Я хуею, мичман Лепещенко, помоги мне выразить мои эмоции! В зеркале отразился Слава Посохов, лет двадцати пяти от роду, тощий, с цыганистыми кудрями до плеч… Все поплыло.

— Ладно — сказал бородатый дедок — отдохни. Я побуду здесь рядом.

Меня отнесло в кресло. Отдыхать не хотелось. Хотелось все понять. Навалилась тоска по дому. По нашим дням, когда жена сидела за «керогазом» — так я называл компьютер, а я смотрел свои военные передачи по телеку. По теплому уютному молчанию…Я был дурак и не ценил всего этого. Теперь поздно! Я здесь с нашими любимыми собаками, а она там одна.

— Хватит! — Дедок дернул бородой-. С женой ты еще увидишься. Когда ее путь в том мире закончится, я приведу ее сюда. В этом мире ты молодой барон Славен фон Посх. Сирота. Только что выпустился из Военной академии Росского королевства. На ваш замок напали серые маги. Ты защищался. Однако попал под удар Серого праха. Выжил. Утратил память и частично магию. Я твой пра-пра-пра-дед. Помогаю тебе восстановиться. Вот такая история — для всех. ДЛЯ ВСЕХ, кроме нас с тобой.-

Он умолк. У меня закружилась голова. Так всегда было, когда подскакивало давление. Дико захотелось выпить. А этот припиздок ушел!

Осмотрелся. Заметил у окна столик. На нем кувшин. — Людка! Что за бурду ты поставила! — Смахнул кувшин об стену. — Людка, сука, ты сдохла там что ли! В голове что-то как взорвалось: нету здесь ее. Нет здесь моей жены, которую я назвал и Людка и Люсек, и Людок и сука, и