опять же нарваться на неприятности.
Впрочем, нельзя не упомянуть и то, что лорд Парадайс в принципе был олицетворением старого мира. В новую эпоху, продолжающуюся с битвы на реке Мо до сегодняшнего дня, огнестрельное оружие всё больше завоёвывало поле боя, а броня доспехов не держала попадание пули. Но это никак не мешало так называемым поклонникам «старого стиля» или «стальным гвардейцам» идти в бой в тяжёлых доспехах. Во-первых, то была дань уважения старым, рыцарским воинским традициям. Во-вторых, кавалерия всегда сражалась в ближнем бою, а от ударов шпаг, штыков, пик и палашей доспехи вполне себе защищали. Так что Ванкред в отличие от рейтар, драгун и гусар со своими доспехами расставаться не спешил.
Он во всём был человеком старых традиций и порядков и очень страдал от того, например, что всё большую ценность стало иметь золото, а не земля; больше богатств водилось не на селе, а в городах. Уважаемыми и могущественными перестали быть те, кто имел больший надел, подаренный королём за славную службу и верность. В новое время стали решать деньги. Если их много, значит ты сильный: можешь нанять армию, дать в долг королю. В итоге отсюда получаешь уважение и почёт, не заслужив к себе такого отношения верной службой в армии и пролитой на поле боя кровью. Для таких как Ванкред, этот мир в итоге на сегодня слишком изменился, став хуже. И продажнее… Так что в его искреннем презрении к сыну не было ничего удивительного. Лорд Парадайс искренне ненавидел всех дельцов нового мира, решавших вопросы деньгами. И когда Нистрам не просто стал таким же, но и занялся мошенничеством на пару с Альмой, то стал презирать и его, пускай он и был его сыном.
Парадайс и сейчас перед поединком смотрел на своего сына с нескрываемым омерзением. Притом, Ванкред раньше всегда отличался прагматичностью, спокойствием и рассудительностью, а тут за пять лет бесконечных войн буквально с катушек съехал. Пожалуй, настолько, что его бесило в Нистраме абсолютно всё. Почему, например, он даже не думает посмотреть на своего отца, а только уткнул взгляд в землю? Стыдно? Ну, конечно, нет! Он просто так грязь своей души скрывает. Но не дай боги, посмотрит! Как он вообще смеет смотреть на своего отца, когда так подло предал и подставил его?! Короче, что ни сделает – всё будет хуже для него. Такого только могила исправит, потому что он уже и так и сяк позор рода, недостойный даже воздухом дышать. Да и похоронен будет в безымянной могиле как собака. Больших почестей Ванкред ему не окажет.
Но пока он готовился к битве, заметил то, с какой жалостью и ужасом смотрит он на Реммета. «Видимо, жалеет, что я сейчас убью того, кто спас его шкуру и подарил новую жизнь в монашеской рясе…» – посудил Ванкред, потому не преминул возможностью задеть Нистрама.
– Эй, уёбище… – его сын не отзывался, и тогда лорд Парадайс пнул отшельника под зад, – я с тобой разговариваю, сука ты глухонемая!
– Что? – еле слышно отвечал Нистрам.
– Сейчас я убью его, а голову отдам внукам, чтобы они её пинали как мяч. Ещё одна смерть по твоей вине, сынуля…
Ванкред немного зловеще рассмеялся, но внезапно Нистрам посмотрел на него, буквально испепелив взглядом. Лорд Парадайс сначала хотел дать сыну подзатыльник, чтобы тот не смел смотреть на него, но неожиданно почувствовал в нём необъяснимую силу духа. Он ведь знал своего сына с пелёнок, знал, что он был тщедушен, всегда ходил под мамкиной юбкой. Из него и воина хорошего никогда бы не получилось, потому что душка нет. А тут он без всяческой толики страха смотрел на отца, будто сам не прочь его прикончить после этих слов. Это произвело на лорда Парадайса глубочайшее впечатление.
– Ничего себе! – удивился он, – смотришь на меня и не боишься?
– Я бы на твоём месте боялся Реммета. Он ловкий и быстрый, а ты со своим доспехом смотришься как дряхлый морж, – Нистрам гордо поднял подбородок, – я не сомневаюсь в его победе.
Ванкред лишь еле слышимо усмехнулся в ответ, не обронив ни слова. Но в глазах его проскользнуло то, что доселе было ему неведомо – неуверенность в себе. Так уж вышло, что ему до этого с инквизиторами делить было нечего: он был примерным верующим, крова колдунам и еретикам никогда не давал. По этой причине ни с одним из них он не скрещивал клинок. Сражался с многими вплоть до парвурских рабовладельцев. Но чтобы с инквизитором… Никогда доселе. Плюс к тому он слышал о том, что они – искусные фехтовальщики. К тому же против него стоял не абы кто, а тот самый Реммет из Зельдена!
«Вот же чёрт Нистрам…» – удивлялся лорд Парадайс: «И как он только смог разбудить во мне неуверенность? Будто первый раз стою напротив противника! Возьми себя в руки, возьми…»
После того как попытки себя приободрить ни к чему не привели, он подумал, что сможет подпитать свой дух испуганным, растерянным и неуверенным взглядом соперника. Но только они сблизились с Ремметом, он увидел в его глазах абсолютное, каменное спокойствие и рутинное безразличие к происходящему. «Он не может не знать меня…» – подумал Ванкред: «Почему он не боится? Умело скрывает эмоции? Уверен в своей победе?»
– Последний раз тебе предлагаю уйти с дороги, Реммет!
– Милорд, если для вас честь и преданность действительно превыше всего, то вы сейчас хорошо меня понимаете. Законы и совесть не позволяют мне поступить иначе.
Ванкред с досадой вздохнул.
– Когда я проткну твоё тело, инквизитор, в последний момент посмотри на Нистрама. Ты увидишь, что ему плевать на твою смерть. Он всегда был подлым и трусливым эгоистом, и никогда бы не посмел помочь тебе, ибо духа в нём нет. Ради него не стоит умирать, поверь!
– Может быть… – задумался церковник, – но тогда я совершу большое благо для этого мира, убив отца, не сумевшего достойно воспитать своего ребёнка… – Реммет ухмыльнулся. Ванкред в ответ рассмеялся; потом, успокоившись, покивал и отвечал.
– Обещаю, инквизитор, похоронить тебя достойно в знак уважения за твою смелость, стойкость и остроумие.
– Обещаю, милорд, похоронить вас достойно в знак уважения к вашим подвигам и заслугам.
Ванкред улыбнулся.
– А ты хорош. Жаль тебя убивать. Желаю тебе оказаться в блаженном саду Артуса рядом с ним, – Реммет в ответ кивнул, – а сейчас готовься к смерти.
Воины встали в боевые стойки, обнажив палаши и даги, обошли друг друга по кругу, примеряясь и стараясь обнаружить неустойчивое положение
