фронт», но Книспель и так был на восточном фронте и ему было по барабану.
Он мог спокойно забраться ночью в вагон с эсэсовскими припасами, наворовать там еды, вина и шампанского, все это спокойно съесть и выпить, а остатки спрятать в воздушном фильтре своего танка.
Еще один случай произошел, когда Книспель отказался стрелять по убегающим советским танкам, увозящим на броне гражданских — за это он уже едва не попал под трибунал. Но все-таки не попал.
После сто первого подбитого танка Книспель получил «Немецкий крест в золоте» и умудрился устроить скандал и тут, прицепив награду так, что она закрыла орла со свастикой на его кителе.
Были у него и другие подобные эпизоды, немыслимые в нормальной армии, а тем более в немецкой, а еще тем более на войне — но Курт Книспель вполне себе все это позволял и ни разу не попал под трибунал.
Ну а про то, что он носил бороду и длинные волосы (а ну поищите фотографии, на которых солдаты и офицеры Вермахта ходят с бородой — много ли найдете?), я уже и вовсе молчу.
А все дело в том, что у него была «индульгенция» на все, вплоть до избиения эсэсовского офицера, и называлась она — «высокая личная результативность». Он был лучшим в мире наводчиком, и потому начальство мирилось с его поведением, прощая танковому асу всю ту дичь, что он вытворял. Вот такие дела.
Если быть совсем точным, то нельзя сказать, что Книспелю ну вот совсем-совсем ничего не было: он четырежды представлялся к награждению Рыцарским крестом железного креста, но так его и не получил. Прочие танковые асы щеголяли крестами с дубовыми листьями и мечами за куда меньшие боевые успехи, но Книспель каждый раз перед награждением умудрялся сотворить очередную дичь и его прокатывали с наградой за плохое поведение. По правде говоря, он ему, вероятно, был и не нужен (напоминаю, это был, по словам сослуживцев, очень скромный человек), но факт есть факт.
А мораль сей басни такова: солдат, который хорошо и эффективно воюет, вполне может нарушать приказы, посылать офицеров и даже бить им морду и при этом выходить сухим из воды. Высокая личная результативность на войне оправдывает очень многое, и я уверен, что Книспель был не один такой. Просто он самый известный.
Так что в том, что вы прочтете ниже, нет совершенно ничего странного или невероятного.
Выдержка из первой главы «Истории бронеходов от начала до наших дней», автор Бойл Джиндош.
Важная черта, выделяющая бронеходчиков из общей массы военных — их некая элитарность и вседозволенность. В массовом сознании закрепилось несколько диковатое представление о бронеходчиках как об отдельной касте, считается, что каждый бронеходчик бьет вышестоящего офицера — не бронеходчика, конечно — в среднем раз в месяц, а игнорирует приказы и посылает командование куда подальше чуть ли не каждый день. Разумеется, это совершенно не соответствует истине, поскольку бронеходчики — все-таки профессиональные военные, причем высококлассные. Однако доля правды в этом есть: бронеходчик действительно может позволить себе намного больше, чем кто-либо другой, и выйти сухим из воды. Давно известно, что в ответ на угрозу трибуналом последует железобетонный ответ вроде «а в мой бронеход вместо меня ты сядешь, крыса штабная?», и «штабной крысе» крыть будет нечем. Доводить конфликт до вышестоящего начальства себе во вред, потому что начальству проще заменить одного офицера, чем ссориться со всем подразделением бронеходчиков.
Да, главное обстоятельство, которое делает бронеходчиков такими, какие они есть, заключается в их постоянной нехватке. Успешные действия бронеходов невозможно переоценить, порой они способны выиграть сражение еще в самом начале. Если свои бронеходчики проигрывают столкновение — это непременно деморализует войска: и пехота, и танкисты знают, что вражеские бронеходы будут их бичом, а свои на выручку уже не придут. К слову, подобные бои бронеходов действительно чем-то напоминают древние рыцарские поединки перед битвой, и носят такое же важное символическое значение.
В общем, бронеходчиков очень мало, они очень нужны, а заменить некем. И потому обычный бронеходчик обладает значительной личной свободой, а группа бронеходчиков — а это всегда очень сплоченная братия — так даже определенной властью над своим командованием. Конфликт любого высокопоставленного офицера с подчиненными ему бронеходчиками всегда заканчивается для этого офицера плохо, потому что даже любого генерала можно заменить, в самом крайнем случае повысив способного полковника. Если же упечь в изолятор одного бронеходчика, а остальные откажутся выходить в бой неполным составом — операция сорвана. При этом бронеходчики все равно выйдут сухими из воды в конечном итоге, а конфликтный офицер получит в личное дело «клеймо прокаженного», то есть запись «плохо ладит с личным составом».
Конечно, не стоит думать, что на бронеходчика нет управы: потерявшие берега заканчивают плохо. Но те, которые не вышли за черту профессиональной пригодности, давно считают всякие вольности, недоступные другим, своими законными привилегиями.
Наконец, все, сказанное выше, было усилено стократно средствами массовой информации и «особой информационной кампанией», продолжающейся во всех странах и на всех планетах много десятилетий и аж по сей день.
Кадровый голод в бронеходных частях всегда и везде был чудовищным, да и сейчас остается таким же. Когда первые бои показали, какая ужасная участь поджидает каждого бронеходчика, желающих сесть в кабину бронехода стало не сыскать днем с огнем. Поначалу проблему попытались решить громадными зарплатами, но без особого успеха. Даже наоборот, стало только хуже, потому что в бронеходчики начали записываться люди, остро нуждающиеся в деньгах для семьи и детей и рассматривающие свой поступок как заведомое жертвоприношение себя ради близких. Такие люди часто не имели необходимых для бронеходчика личных данных, в том числе и достаточной воли к жизни и борьбе, но брали все равно почти всех, что и сыграло злую шутку. Этот период, известный как «второй набор», ознаменовался еще большими потерями, чем раньше, еще большее количество погибших пришлось хоронить в запаянных гробах, а профессия пилота бронехода окончательно стала предельно непопулярной.
Ситуацию попытались исправить кардинальными мерами. Пока в одних армиях сажали в бронеходы преступников, в других бронеходчикам предоставили невиданные льготы вроде принципа «день за год». Проще говоря, один боевой день приравнивался к году выслуги, и многие везунчики увольнялись на пенсию с полной выслугой всего за десять-двадцать дней на войне.
Но оба подхода были в равной степени неудачными.
Бронеходчики-преступники оказались совершенно ненадежными и неэффективными, так как тот, кому амнистия гарантировалась за месяц-другой службы, любыми правдами и неправдами пытался избежать активных боев и часто бежал с поля
