университетским дипломом. Эх, жизнь моя жестянка… Когда отлет?
— Через четыре с половиной часа за вами приедет машина.
— Понятно. — Я положил телефон на столик у кровати и снова вздохнул: — прости, зайка, накрылись наши планы. Я, конечно, чемпион по посыланию всех и вся, но вот министра я послать не могу, сама понимаешь. Не та весовая категория.
Дуца огорченно кивнула:
— Да, понимаю. Ты хоть выторгуй себе, чтобы тебе там шла выслуга тройная…
Я в ответ только хмыкнул:
— Увы, мне хоть год за три, хоть за десять. Контракт бессрочный, то есть до седин, до которых я вряд ли доживу.
Дуца села и оперлась о спинку кровати.
— Так значит, слухи правдивы и ты на самом деле не доброволец, а «штрафник»?
Я хмыкнул и протянул руку за банкой с пивом.
— Я — доброволец. Просто одно другому не противоречит… скорее, даже способствует.
— Это как? — приподняла брови Дуца.
— А так. Все почему-то боятся, когда в кабину бронехода садится преступник, но забывают, что бронеходчик-доброволец, скорей всего, идеалист, а они куда опаснее. Юношеский максимализм, сидящий в трех-четырех метрах над землей, смотрит на проблемы сверху вниз, просто потому, что угол зрения такой. А сам бронеход позволяет на эту самую проблему взять и наступить. Особенно если эта проблема заключается в конкретном офицере, стоящем перед бронеходом. Ну да не воспринимай серьезно, это я так, философствую вслух. Я, конечно же, доброволец, все остальное — байки.
Дуца чуть помолчала и сказала:
— А ты не думал… перебежать?
— Куда? — не понял я.
— На «другую сторону». На любую, которая на ножах с Содружеством. Попросить политического убежища.
Я вздохнул.
— Знаешь, Дуца, ты подобна бабочке, порхаешь с цветка на цветок, радуя взоры окружающих своей красотой, и видишь только светлую, солнечную сторону жизни. А там, внизу, в тени у самой земли, все немного не так устроено. Перебежчиков никто не любит, понимаешь?
— Тебе это только на руку: не посадят в другой бронеход. И сможешь жить обычной жизнью…
— Есть одна проблема. Дать убежище чужому «штрафнику» значит подать нехорошую идею своим собственным бронеходчикам-«штрафникам», такие дела.
— Хреново. Слушай, Кирин, ну должен же быть выход? Мне безумно не хочется однажды узнать, что ты… погиб.
Я усмехнулся.
— Дуца, мне в тебе нравятся три вещи, и первая из них — твоя доброта, что среди «благородных», скажем прямо, редкость… Но ты не переживай: не узнаешь.
— Завидная самоуверенность.
Я отхлебнул из банки.
— Это не самоуверенность, это понимание, что и как в этом мире работает. Когда настанет мой черед сгореть в бронеходе — ты этого не узнаешь. Тебе не скажут. Когда погибает знаменитый бронеходчик — он просто исчезает из информационного поля и «отправляется на секретное задание», а под вспышки и камеры выходит следующий в «очереди на известность», который будет вращаться в высшем свете, давать интервью и все такое, станет звездой, вызывающей зависть парней и мальчишек. Будь это иначе — где наша славная армия возьмет добровольцев сесть в кабину бронехода? Идеалистов вроде меня, если что, мало.
— Блин, как гнусно… Меня бы жутко бесило быть винтиком пропагандистской машины…
Я усмехнулся.
— Дуца, у меня для тебя плохая новость: ты уже винтик этой машины. Прямо утром по всем каналам прокрутят новость про то, как знаменитый Кирин Ковач пожаловал на светское мероприятие и увел оттуда самую замечательную девушку, да еще и не абы какую, а дочь весьма влиятельного отца. — Дуца немного зарделась от этого комплимента, а я допил пиво и поставил банку у кровати. — Понимаешь, тебе все вокруг твердят с пеленок, что самые крутые парни на свете — бронеходчики. В новостях — бронеходчики. Фильмы — про бронеходчиков. Ибо только они, рыцари нового времени, достойны внимания благородной леди вроде тебя. Результат — ты здесь, в моей постели, а миллионы моих фанатов будут дико завидовать, представляя себе все то, чем мы занимались тут и в ванной. И ты не одна такая, если б это была не ты — ладно, тогда это была если не дочь графа, то баронесса, если не такая красивая — то чуть попроще, но все равно красивая. И после этой новости очередные несколько парней запишутся в бронеходчики в надежде тоже стать знаменитыми, ходить на балы и водить симпатичных дворянок в свои пятизвездочные люксы. Так устроено наше общество, что бронеходы в нем — быстрый путь на самый верх. Правда, чтобы стать знаменитым, нужно участвовать в боях и выживать длительное время, а это уже сложнее.
Дуца вздохнула.
— Слушай, Кирин, а… если бы я убежала вместе с тобой? Куда-нибудь на другой край Млечного Пути, где нет соглашения о выдаче с Содружеством?
Я снова усмехнулся.
— Мне льстит твое предложение, но нет. Понимаешь, Дуца, кто-то идет в бронеходные войска ради статуса, который дает мундир бронеходчика, а кто-то — чтобы получить сверкающий доспех и стать рыцарем. Несмотря на все дерьмо, которое мне пришлось выхлебать, я все еще идеалист, который любит свою родину, такие дела.
Дуца прижалась ко мне, положив голову мне на грудь, и несколько минут прошли в тишине.
— Слушай, Кирин… — сказала она вдруг. — Ты упоминал, что тебе нравятся во мне три вещи. Какие две другие после доброты?
— Детка, ты задаешь такие странные вопросы… Конечно же, речь о твоих сиськах! И это… в той заднице, куда меня собирается отправить министр, почти наверняка не будет никого вроде тебя, а времени поспать до отправки уже нет, потому как насчет того, чтобы ты села сверху и как следует попрыгала?
04. Файлы Джиндоша: о том, почему бронеходчики такие, какие они есть
Примечание автора.
Перед тем, как вы прочтете этот фрагмент, я считаю необходимым дать пару исторических фактов до того, как вы скажете «блин, что за бред, что это за армия такая с такими порядками?».
Был такой замечательный парень — Курт Книспель. Он известен главным образом потому, что является лучшим танкистом за всю историю человечества: на его счету 168 подбитых танков. Но была у этого скромного и порядочного парня и обратная сторона характера: среди воспитанных в духе орднунга немцев он выделялся полным его отсутствием и творил всякую дичь (за которую я его очень уважаю).
Так, однажды Книспель заступился за советского военнопленного, которого избивал эсэсовский офицер, и начистил этому самому офицеру рыло. (по другой версии, он даже угрожал ему пистолетом)
Знаете, что ему за это было?
Ничего.
Кого-то другого расстреляли бы, или даже в самом лучшем случае сослали бы на «восточный
