текла из-под перстов легко и свободно. Вагурка ласкала струны андархского уда, чуть слышно подыгрывала, готовая в любой миг помочь, подхватить. Играла она гораздо лучше царевны.
И наконец показались!!!
Первым Гайдияр в малом венце.
За ним, двумя чередами, порядчики.
Все в начищенных бронях: знать, семь потов пролил бедолага, катавший бочку возле бутырки! Передние останавливались, из-за них выныривала новая пара – и через три шага замирала, пристукивая ратовищами копий. Где-то позади череды отстоявшие покидали места, заученно возвращались в воинский ход. Благо позволял широкий прогон…
А среди бело-алой ратной славы андархов узким воронёным лезвием надвигались хасины.
Шли и повергали всё, что книжная учёность знала о них.
Тот, кто ждал озирающихся дикарей, весьма заблуждался. Посланцы шагада, затянутые в чёрное сукно и мягкую кожу, выступали гордо, держались прямо. Подшаркивал ногой лишь седобородый вельможа, опиравшийся на руку крепкого юноши. Но и в его осанке жило спокойное величие, осенявшее горцев.
Даже неизменные войлочные плащи – их очень боялся Косохлёст, ведь под ними, достигавшими пят, что угодно можно было укрыть, – даже эти плащи висели откинутыми за плечи, словно свёрнутые крылья. Играли серебром узорочные ножны кинжалов. Все – завязанные ремёнными путцами.
Пока у приникшей к щёлке Эльбиз отторжение мешалось с невменимым восторгом, Нерыжень сдержанно шипела сквозь зубы.
Царевна встревожилась, хотела спросить: что?.. – но возникший из воздуха Фирин грянул во все колокольцы и гаркнул так, что порядчики едва не сбились с ноги:
– Посол шагада хасинского, сына Солнца, Вечного Бережатого Вершин и Ущелий! Сильномогучий Быков, ослепляющий благородством, ахшартах Фалтарайн Бана!
Великий обрядоправитель не споткнулся на чужеземном почёте, но возглашение обошлось без единого «праведного», «преподобного» и даже «красноимённого», отчего у старика горчило во рту. Если хорошо знать его, это было заметно.
– Что?.. – всё-таки шепнула Эльбиз, когда стихли громы и звоны и горцы расселись под прицелом тайных стрелков.
– Рында никчёмный он, говорю.
Царевна закусила губу, быстро оглядывая учеников Косохлёста. Всё было в порядке.
– Хасин, – без голоса обозначила Нерыжень. – Молодой.
Они все были молодые, кроме вельможи. Эльбиз тотчас поняла, о ком говорила названая сестра. У юноши, что под руку выводил ахшартаха, было умное, горделивое лицо и сильные плечи. На ходу он держался слева от старца, и кинжал висел рукоятью в левую руку. Небось с подрезанным путцем. А как бросили на пол свёрнутые плащи – устроился у посла за плечом. Всё вроде толково, но…
«…Руки заняты! – сообразила Эльбиз. – Дядя Космохвост с Бранком на лихих дорогах поклажей не бременились! Нас, мелюзгу, в санки прягли, у самих повсюду глаза, оружие наготове, рукавицы, бывало, и те на пальцах висят…»
Она покосилась, Нерыжень подмигнула. Царевна моргнула в ответ, стала думать и смотреть дальше.
«А непрост парень…»
Тонкие черты, полные напряжения и скрытой внутренней жизни. Смуглая кожа, светлые глаза, светлые волосы из-под чёрного головного платка…
«Что же ты, неумелый рында, на самом деле умеешь? Может, хасины счастливый народ, не привыкший правителей защищать? Или ты не броня ему, а говорливый язык? Хотя толмачей Гайдияр привёл, вон сидят… да и сам вельможа, сказывают, по-андархски горазд…»
Между тем Гайдияр, хоть и красовался в малом венце, был сегодня великим порядчиком, а не братом царей. Выставив почётную стражу, мгновенно исчез. Эрелису надлежало войти в приёмный чертог не с меньшим торжеством, чем ахшартаху. С воинами, ведомыми венценосцем.
Змеда завершила очередной круг песни и отложила гусли; над головами остались кружить лишь негромкие переборы андархского уда.
– Скромная дочь праведных приветствует Бану, сына Испытанного, пришедшего свободным, посланника царя храбрецов, – мягко прозвучал голос Коршаковны.
Ненужный толмач стал переводить, давая беседующим мгновения на раздумье. Эльбиз видела, как приглядывался к Змеде хасин. Конечно, он знал, что царицы андархов принимали посланников вместе с мужьями. И даже вместо мужей. Нынешняя Андархайна жила без царицы. И без царя.
– Пришедший свободным здравствует честнейшей из дев, рождённых в благословении, – медлительно ответил вельможа. Он говорил по-андархски чисто и внятно, лишь с небольшой гортанной надышкой.
Змеда в ответ тепло улыбнулась:
– Речи сильномогучего ласкают разум и слух. Знать, не ошиблись сказавшие: ум доброго воина подобен клинку, а отточенный меч не уступит остроте слова.
– Рождённая в благословении постигла мудрость моего народа! Воина украшают познания о великих соседях, с коими было дано пережить и славные войны, и достойные замирения…
Сидеть за ковром с Нерыженью оказалось нескучно и весело. Почти как в детстве, когда дядя Космохвост учил их скрываться – и чтоб ни вздоха, ни шороха.
Вот посестра осторожно сжала ей руку… О! Неудачливый рында, похоже, уверовал в добрый приём и безопасность своего господина. Взгляд светлых глаз перестал быть взглядом стрельца, напрягшего тетиву. Раз и другой поплыл куда-то вправо, а что у нас там? Ваан с внуком, краснописец Ардван да Змедины девки. На кого косится хасин? Дивно ему, отчего беседу ведёт безмужняя Змеда, а не какой-нибудь почтенный старик? Тщится понять, чем занят Ардван? Давно девок не видел, глаза лупит на семерых хорошавочек?
Хид с дочками сидит в другой стороне. На бледных царевен хасин тоже поглядывает, но реже. Вот снова обратился направо, уже не только глазами – всей головой. Шегардайская чешуйка такому рынде цена!
«Да что ему там?.. Погоди! Игра же объявлена! Невесту узнать! За жениха тут посол, но он старый, поди уж баб позабыл. Молодому, ражему наказал во все зеницы глядеть! Тот себе и гадает, куда невеста запрятана. Бусина в туеске с бусами, девка меж девья… Вдруг какая хоть мелочью, да объявит себя? Хоть следочками от перстней?..»
Царевна невольно посмотрела на свои руки. Перстней, как и парчи, она не любила – мешают. Вот мозоли у неё водились. Жаль, не такие, как у Нерыжени.
Песня хасина
Любезная беседа текла без препон. Посередине бок о бок расстелили две скатерти, выставили угощение. Выскирегцы похвалились всяческой рыбой: медными окунями, плоскушей, икряным вандышем. От щедрот владыки доставили свежую постилу, горячие калачи. Хасины ответили горской снедью – нежной солониной и полотками, продутыми ветрами ущелий.
Фалтарайн Бана сам разрезал угловатую лопасть, усеянную буро-красными семенами. Ловко насёк плотное мясо прозрачными тонкими лепестками:
– Отведай, дочь праведных. Не станут про нас говорить, что мы встретились как враги и вкушали каждый своё.
– Истинно сказано: хочешь обласкать своё нёбо, ступай к хасинским гуртовщикам, – любуясь прожилками в мякоти, ответила Змеда. – Но годится ли мне принимать поцелуи южного ветра, когда мой великий брат ещё не сел во главе пира?
– Надеюсь, сын Андархайны и Шегардая почтит нас своим присутствием… и тоже не вспомнит притчу вашего царя Йелегена, – рассмеялся Фалтарайн Бана. – Ты должна знать, шагайдини: то злодейство сотворило равнинное племя, не унаследовавшие благородства. Однако поясни мне, бесскверная: неужто девы на пиру повинны законам старшинства?
Шагад Газдарайн Горзе явно знал, кому вручить свадебное орудье. Змеда на глазах хорошела, очарованная обхождением Баны, а царевну
