– Вера! – снова позвал Сергей, но ему никто не ответил. Тогда он вошел в комнату.
Это было помещение примерно три на три метра с низким потолком и свисающей с него керосиновой лампой. В одном углу шкафчик с посудой, в другом – пластиковый столик. Под столом – стопки медицинской литературы. Пластмассовая корзина с бельем. На стенах развешаны потускневшие картинки, выдранные из различных журналов.
А слева от входа – кушетка. И сейчас Сергей не сводил с нее глаз. На ней лежал, запрокинув голову, маленький ребенок, одетый в неимоверно старые, потерявшие всяческий намек на какой-либо цвет лохмотья. Ноги вместо обуви так же обмотаны тряпьем. Крохотные пальчики на ладонях скрючены, словно от невыносимой боли. Рот раскрыт, будто в безмолвном вопле. Изо рта, ноздрей и ушей тянулись бурые струйки засохшей крови. Сомнений не было – ребенок мертв. Сергей давно уже привык видеть смерть, а дети умирали часто. Но если осталось в тебе еще что-то человеческое, привыкнуть к смерти детей невозможно. Бум вздохнул и прислонился к стене. Тем временем незнакомец вошел в комнату и уставился на ребенка. Никакой видимой реакции не было: ни скорби, ни горя, ни недоумения. Он просто взглянул на ребенка и, подойдя к нему, осторожно положил ладонь на его голову.
– Один ребенок… детей… – тихо проговорил незнакомец и устремил свой взор на Сергея. – Вера! – громко и настойчиво сказал он.
– Что – «Вера»?!
– Вера! – повторил незнакомец и стал судорожно трясти перед собой ладонями, словно пытался подобрать нужные слова из тех, что знал. Затем растопырил одну ладонь и сделал ею движение от головы мертвого ребенка к своей голове, засовывая пальцы себе в ноздри и рот. – Мозз! Мозз! Вера!
– Что еще за мозз?
Юродивый повторил свое движение рукой и снова произнес:
– Мозз! Вера!
– Да что ты заладил-то? Думаешь, это Вера его убила?
Собственно, разобраться в этом надо было как можно скорее. Смерть похожа на насильственную, но, возможно, малыша убила какая-то неизвестная болезнь. И болезнь эта может быть заразной. А юродивый пытался сказать что-то о взаимосвязи гибели ребенка и того, что сейчас происходит с женщиной, которая была с ним рядом. Да, юродивый этот был не такой уж дурак, хотя явно что-то знал. Только не имел возможности этим поделиться. Или делал вид, что не может? Хотя, судя по его возбужденному состоянию, он очень хотел, чтобы Сергей его понял.
– Ладно, – вздохнул сталкер. – Пошли отсюда.
Надо было срочно доложить администрации о случившемся и начать поиски Веры.
Они вышли на серый гранит станции, и Маломальский окликнул первого же стрелка внутренней безопасности Тульской, что попал в поле его зрения. Сергей объяснил ему возникшие обстоятельства.
Сталкеры, имеющие гражданство той или иной станции, считались особой кастой. Хотя они не были связаны уставом с подразделением внутренней безопасности, их авторитет был велик. Вот и этот стрелок внимательно выслушал Сергея и, отнесясь к его словам, как к приказу, побежал за начальством. А Маломальский повел юродивого к своей палатке.
* * *
Казимир по-прежнему сидел возле рюкзака сталкера и при свете керосиновой лампы рассматривал какую-то книгу.
– Чего читаешь, Казимирыч? – Маломальский устало опустился на койку и задумчиво уставился на уложенные стопки книг у изголовья кровати.
– Да вот, из того, что ты приволок. Про ядерную войну. Точнее, про жизнь после нее.
– Прелесть какая! – вздохнул сталкер.
– Ну да! – Казимир кивнул. – Тут даже про метро наше есть.
– Даже так? Ну и как мы там живем?
– А никак. Тут все наоборот: в метро никто не спасся, а основная жизнь на поверхности. Только там ядерная зима. В общем, занятная книженция. Оставь почитать.
– Конечно, бери.
В палатку осторожно вошел согнувшийся незнакомец. Он с нескрываемым любопытством оглядел скромное жилище сталкера и остановил свой взгляд на Казимире. После чего вытаращил и без того выпученные глаза и присел на корточки, таращась на то место, где у старика должны были быть ноги.
– Уууу, – промычал юродивый и протянул руку, чтобы пощупать обрубки, но тут же получил книгой в лоб и, отпрянув, неловко уселся на деревянный настил.
– Ты, мил человек, ручонки не распускай, а то шею сверну, – спокойно произнес старик. Затем обратился к Сергею: – Чего это он за тобой таскается? И почему ты смурной такой?
– Ребенок тот умер, – тихо ответил Маломальский.
– Нда… – покачал головой старый сталкер. – Жаль… И Вере опять не повезло. Какая-то черная полоса на станции нашей. Группа Лося еще…
Сергей вдруг резко поднялся и взглянул на книгу в руках старика.
– В метро никто не спасся, говоришь? – Он покачал головой. – Сейчас на поверхности день. Группа Лося скорее всего пережидает этот день в каком-нибудь подвале. Ночью вернутся. Как и я… – Сталкер посмотрел на юродивого.
Тот сидел на полу, обняв свои колени и уперевшись в них подбородком, и не мигая наблюдал за сталкером.
– Слушай, Казимир. Не в службу… Присмотри за ним пока. У меня тут дело срочное…
– Ладно, давай. – Старик недоуменно пожал плечами, совершенно не понимая метаний своего бывшего подопечного.
* * *
У станционного госпиталя уже выставили оцепление. Бойкая торговля поутихла, многие жители станции разошлись по своим жилищам. Иные с любопытством наблюдали за тем, что происходило у госпиталя, однако близко не подходили, зная: если уж служба внутренней безопасности ставит оцепление, то соваться не следует. В лучшем случае матерно пошлют, а то и подцепишь еще чего.
Сергею не надо было предъявлять свой сталкерский жетон – его тут все знали в лицо, особенно люди из внутренней безопасности. Маломальский подошел к группе высших станционных чинов, среди которых также находился и полномочный представитель правительства Ганзы.
Сергей пожал руки двум бойцам из оцепления и, найдя взглядом пожилого низкорослого, с большим животом и плешью мужчину – вице-мэра станции Шумакова, направился к нему.
– Игоревич, здорово!
– Привет, Сергей! – кивнул тот. – Ну, ты просто человек-катастрофа. То живым не вернулся, то вернулся, когда мы тебя хоронить начали, теперь вот труп нашел…
– Что-нибудь выяснили? – спросил Маломальский.
– Да ну, брось. Только начали разбираться.
– А Веру нашли? Что с Верой?
– Парни с внутреннего кордона говорят, что они ее еще часов пять назад видели в туннеле. Она в сторону Серпуховской шла.
– А почему не остановили?
– Так зачем? Кто ж знать мог? Мы же с Серпуховской одна Ганза. А граждане Ганзы по линии могут передвигаться свободно, это, брат, их неотъемлемое право. Да и туннель тот безопасный, по нему и поодиночке ходят.
