…Немец курил, беспечно облокотившись о руль стоящего прямо у оврага мотоцикла с коляской. Он запрокинул голову вверх, чтобы выпустить очередную струю поганого дыма гитлеровской сигареты в русское небо, когда большие клешни могучих Ваниных рук сомкнулись на его полусапожках, смяв кожу сапог и сдавив голени так, что кости немца хрустнули. Не успел фашист набрать в рот воздуха, чтобы зареветь от боли и страха, как Конкин яростным рывком потянул его вниз, внутрь ямы. От ужаса, не видя, что творится за его спиной, немец никак не мог вдохнуть воздух, он посипывал короткими рывками, но ужас ЯМЫ охватил его так, как ранее сжимал Ивана.
Ваня утащил немца вглубь и давил его, чувствуя его слабеющие пальцы, как вдруг почувствовал еще одну пару рук. Эти руки слепо ощупали его и потянулись к горлу немца. Один прорвавшийся через груду тел лучик солнца на мгновение осветил происходящее, и Конкин увидел искаженные лица немца и Николая, находящегося совсем рядом. С перекошенным лицом Николай тянулся своими пальцами к лицу фашиста, дотянулся до захваченного намертво горла, пополз выше и, добравшись до глаз, с едва уловимым хрустом и хлюпаньем выдавил их. Конкин с удовольствием ощутил, как судорога непереносимой боли изогнула тело умирающего немца. Тот уже кончался, а им все было мало… Открыв рот и кусая собственные пальцы, Ваня по-волчьи сжал челюсть на горле врага. Сзади к ним подползал Степан.
Отпустив наконец мертвеца в немецкой форме, Иван снова полез наверх. В его голове мелькнула мысль, что негоже оставлять останки этой падали рядом с телами замученных его, Ивана, братьев и сестер, это дерьмо в грязно-зеленой форме надо вытащить и кинуть подальше, но это позже. Позже. Крови этого задавленного немца было слишком мало для мести. Ничтожно мало.
Он выполз на поверхность ямы около стоящего одиноко немецкого мотоцикла со странной эмблемой разделенного вчетверо сине-белого круга, который ярко сиял на солнце. Прошла целая вечность, но Конкин понимал, что с момента убийства прошло совсем мало времени, и если вокруг есть еще немцы, они не успеют всполошиться. Впрочем, ему было уже все равно.
Четверо фашистов, сняв каски и положив автоматы на согнутые колени, сидели на земле, беспечно покуривая и потягивая из фляжек шнапс. Еще один, белобрысый, стоял на коленях поодаль, его шумно рвало. Сидящие на земле эсэсовцы вяло посмеивались над слабостью своего товарища. Помимо них, никаких источников шума вокруг не было.
Унтер-офицер, видимо, был неплохим боксером, это Конкин почувствовал по его последнему в жизни немца удару, который пришелся Ване в ухо. Вырвав клинок из впадинки в его груди, между ключицами, он повернулся к его соседу, который неподвижно застыл на земле рядом. Оцепеневший от ужаса, тот даже не попытался защититься, когда Конкин воткнул длинное и широкое лезвие кинжала ему прямо в глаз по самую гарду. Рядом Удальцов с дикой улыбкой, навалившись сверху, выдавливал глаза еще одному немцу, Степан душил четвертого.
Покончив с сидевшими на земле, они, не сговариваясь, повернули в сторону блевавшего. Казалось, тот ничего не видел, но тот внезапно поднял вверх заплаканное, измазанное собственной рвотой лицо и обреченно застыл на коленях.
Какое-то странное чувство на долю мгновения шевельнулось в груди Ивана, но он уже бил кулаком в это ненавистное лицо врага, плевал в эти пустые от ожидания смерти глаза. Чьи-то руки оторвали его от немца и тела его товарищей ринулись мимо, чтобы добить и растерзать.
Он оторвался от фляжки со шнапсом, не чувствуя опьянения, не чувствуя ничего. Рядом на яркой зеленой траве навзничь свалился Николай. Удальцов дышал хрипло и громко, он никак не мог вдоволь напиться свежего лесного воздуха. Он повернулся набок, и его шумно вырвало, после чего он вытер руки о траву.
– Вот так, только кровью очистимся, – произнес Степан, который стоял весь заляпанный грязью, и Конкин понял, что выглядит не лучше.
– Этого мало, – произнес он, не узнавая свой голос. Ваня с трудом разжал сведенные ненавистью зубы. Он почувствовал боль в щеках, это ныли жевательные мышцы. Конкин с трудом поднялся, разогнул спину и побрел к мотоциклу, чтобы снять с коляски немецкий ручной пулемет. – Вставай, Коля, мало поработали. Мы должны такую же яму наполнить. Немцами.
Удальцов поднялся. Они стали рядом, приходя в себя после яростной рукопашной схватки. Застывший вокруг мир снова ожил, проснулось обоняние, в воздухе столбом встало зловоние. Степан метнулся к трупам убитых немцев, собрал боеприпасы, выпотрошил рюкзаки в поисках еды, Удальцов собрал фляжки, открыл каждую по очереди, принюхался:
– Шнапс и коньяк! – он плюнул на трупы: – значит, тоже люди, не могут равнодушно на такое глядеть!..
Из-за ближайших деревьев послышался рев мотора, и на поляну, урча, въехал немецкий тентованный грузовик. Из пассажирского окна высунулся немецкий офицер и, широко улыбаясь, крикнул что-то Степану, стоящему высоко и прямо с немецким автоматом в руках. Тут Конкина осенило, на Степане была немецкая гимнастерка, значит, офицер принял его за своего и, не зная того, подарил им несколько секунд жизни. Конкин хладнокровно потянул за рычажок, поставив пулемет на боевой взвод, встал на одно колено, облокотив ствол на мотоцикл и, крепко ухватив рукоять, сдавил спусковой крючок. Он лупил по грузовику в упор, лента была длинной, а патронов Ваня не жалел, не зная, сколько фашистов скрыто тентом кузова. Рядом стрелял Степан, ставший ему навсегда теперь близким после битвы у ЯМЫ человек с великой фамилией Коловрат. Его автоматные выстрелы казались несерьезными рядом с пулеметным «ДУ-ДУ-ДУ-ДУТ» Конкина, но грели душу и радовали слух.
Внезапно из-под грузовика раздался оглушающий хлопок, взрыв такой силы, что тяжелую машину подбросило юзом. От нее пошел густой дым, но Конкин не перестал поливать, пока лента не закончилась. Наконец он поднялся, от ствола пулемета шел дым. Вместе с Коловратом он пошел к грузовику. Увиденное под тентом заставило сердце Вани биться быстрее.
Кузов грузовика был забит трупами эсэсовцев. Тела лежали вповалку, их было много, так много, что Ваня широко улыбнулся.
– С почином, брат! – он повернулся к Степану, но тот уже деловито карабкался в кузов. Подошел Николай.
– Хорошо я его гранатой, – растягивая звуки, проговорил он.
– Молодец, Колька! – довольно улыбнулся Конкин. – Но это только начало. Мы их должны убивать, пока сердца колотятся. Всех должны убить! И Гитлера поганого убить, я ему глотку перегрызу!
Из кузова вывалился туго набитый рюкзак, следом показался Степан Коловрат. Он выползал спиной, таща за ноги труп крупного эсэсовца. Вместе, пыхтя, они выкинули тело из грузовика, и Степан быстро начал раздевать его, то и дело тревожно оглядываясь по сторонам.
