Ознакомительная версия.
- Бросайте ружья! Быстро! - резко крикнул Усман и стрельцы послушно выполнили команду.
- Ты! - показал он на подпоручика. - Медленно достаешь пистолеты по одному и кидаешь на землю. Хорошо. А теперь все дружно слезаем с коней и начинаем разговаривать.
Он подошел ко мне и спросил:
- Почему ты выстрелил?
- Глаза на распятии…
- Думаешь, это было опасно?
- Уверен. Понимаешь, крест…
- Потом расскажешь. Эй, бойцы!
Бойцы стояли вокруг нас унылым полукругом, держась на почтительном расстоянии.
- Кто мне скажет, - начал Усман, - зачем вы нас искали?
Подпоручик Емельянов неуверенно открыл рот и начал говорить, вначале сбивчиво, а потом все более четко:
- Купцы донесли о двух разбойниках в броне и с пищалями, ехавших на подводах Тимофея Михайлова.
- Почему разбойниках? - удивился Усман.
- Потому что на вас не стрелецкая форма. Огнестрельное оружие носят баре, стрельцы и разбойники.
- Может, мы баре?
Емельянов вежливо улыбнулся.
- Ладно, вы приняли нас за разбойников. Что с нами случилось бы, если бы мы сдались?
- Как что? Что обычно. Свезли бы в судейский приказ на правеж, а остальное не наше дело.
- Что за правеж? Дыба, что ли?
- Может, и дыба, - согласился подпоручик. - Только разбойники обычно все сами выкладывают.
- А если мы не разбойники?
- А кто же тогда?
Усман вопросительно взглянул на меня и я кивнул.
- Похоже, что мы явились сюда из другого мира, - начал я и трое стрельцов немедленно перекрестились. - В этом мире от рождества Христова прошло 2002 года, там есть автомобили и самолеты, и нет стрельцов и помещиков. В нашем мире грамоте обучены все и каждый может читать библию, сколько ему заблагорассудится. И еще у нас нет обычая подкладывать молоденьких девчонок священникам и разбойникам. С нами случилось что-то непонятное и мы оказались здесь, мы долго брели через лес, а потом вышли на дорогу и встретили Тимофея Михайлова с сыном и внуком. Вместе с ними мы приехали в Михайловку и провели там ночь. Сегодня мы поехали вам навстречу, чтобы встретить тех, кто может объяснить, что вообще здесь происходит и почему, кстати, глаза у распятия загорелись желтым пламенем?
- Божье слово, - ответил Емельянов.
Очевидно, он считал, что сказал достаточно, но я по-прежнему не понимал главного.
- Что еще за божье слово? - спросил я. - Если начать молитву, у распятия загораются глаза? У любого распятия или нужно особое?
- У любого распятия. Только слово должен говорить священник.
- Понятно. То есть, непонятно. Зачем вообще нужно это божье слово?
Теперь перекрестились все стрельцы, а некоторые перекрестились дважды. Емельянов глубоко вдохнул и начал вещать:
- Слово дано истинно верующим от бога как священный дар процветания и благоговения. Нет границ для слова и нет того, что слово не превозмогает, ибо сказано, что вначале было слово и слово было от бога и слово есть бог.
- Если я захочу погасить солнце и скажу правильное слово, солнце погаснет? - спросил я.
Новая волна крестных знамений.
- Сказано в писании, - продолжал Емельянов, - что ежели у кого вера с гору, то слово такого человека сдвинет гору, а ежели вера с горчичное зерно, то такому и зерна не сдвинуть.
Я, кажется, начал кое-что понимать.
- Что может вера обычного человека? - спросил я. - Например, того монаха. Он мог меня убить?
- Он должен был тебя убить, слово действует мгновенно и от него нет защиты. Почему ты еще жив?
- Он не успел договорить свое заклинание.
- Это не имеет значения, слово действует до того, как произнесено.
Мы с Усманом переглянулись. Вот оно, значит, как. Но почему… крест?!
Ладно, с этим потом разберемся.
- Как можно увеличить веру? - спросил Усман. - Если я хочу, чтобы мое слово стало сильнее, я должен прочитать какую-нибудь священную книгу, помолиться… правильно? Кстати говоря, силу дает слову только христианская вера?
Емельянов помотал головой.
- Нет, - сказал он, - у бусурман тоже есть слово, иначе с турками не воевали бы каждые десять лет. Божье попущение, говорят.
- Понятно. Это поэтому никому нельзя учиться грамоте?
- Почему никому? Я, например, грамотен.
- Да, конечно, офицеру без этого нельзя работать с картами. А крестьянам она незачем, а то еще библию прочитают и словом овладеют. Правильно?
Подпоручик мрачно кивнул. Усмана несло.
- И кресты нательные у вас тоже запрещены, да? По той же причине. И монахи у вас вроде как боги, только маленькие?
- Так нельзя говорить, - возмутился подпоручик, - ересь карается…
- Да мне плевать, чем карается ересь! - взвизгнул Усман. - У нас два автомата и пусть только попробуют покарать!
Емельянов задумчиво посмотрел сначала на Усмана, потом на меня.
- Я не понимаю, - осторожно начал он, - почему вы еще живы. Выстрел не может обогнать слово.
- У хорошего бойца выстрел все может! - выкрикнул Усман и успокоился.
Он повернулся ко мне и вопросительно взглянул мне в глаза. Я значительно кивнул.
- Крест может быть защитой от слова? - спросил я.
- От слова нет защиты, - ответил Емельянов, - только вера и, как символ веры, другое слово. Хороший священник произнесет слово и без креста.
- А крест в руках неверующего? - уточнил Усман.
- Простая побрякушка.
На всякий случай я подошел к убитому монаху и снял с него крест. Да, канон здесь явно не тот. Если обычно Иисус дистрофически тощ, то здесь можно подумать, что на кресте распят Жан Клод Ван Дамм. И выражение лица не скорбное, а совершенно спокойное и уверенное, будто не на крест он взобрался, а на тарзанку в Парке Горького. Я вгляделся в глаза Иисуса, я попробовал передать вечно живому богу часть своей силы и получить сторицей, как он обещал ученикам, но ничего не случилось. Живой бог выглядел мертвым, а я не чувствовал в себе никаких сверхъестественных сил. Я перекрестился и почувствовал себя идиотом. "Отче наш" я решил даже не начинать.
Усман неслышно подошел сзади.
- Крест? - тихо спросил он. - Это твой крест нас защитил?
Я кивнул.
- Я не знаю, в чем тут дело, - сказал я, - честное слово, не знаю. Я понял, что должен выстрелить, и выстрелил. Я не понимаю, как я понял, крест как-то подсказал мне, что делать, но как…
- Не грузись, - оборвал меня Усман. - Давай лучше подумаем, что будем делать с этими гоблинами. В приказ я ехать не собираюсь, на дыбу за убийство монаха мне что-то не хочется. А тебе?
Ознакомительная версия.
