— Ну-с, уважаемый? Что еще хотите сообщить следствию? — поинтересовался у бывшего полковника Поэль.
— Еще… — Сережа наморщил бровки, мучительно вспоминая и явно страшась что-либо перепутать. — Еще были у него связи с югом. Кажется, с талибскими экстремистами и особо правыми приверженцами панмонголизма. Еще задолго до убийства Сергея Мироновича Кирова. Хочу добавить, что Ящер не раз делился со своим ближайшим окружением мыслями о воссоединении Бурятии и Монголии. А когда случилось исчезновение троих атташе с юга, мне настоятельно посоветовали это дело замять. Я лично получил три тысячи американских долларов.
— Три?
— Так точно, по тысяче за каждого.
Атташе!.. Я мысленно выругался. Так, видно, теперь решили именовать тех замурзанных торговцев наркотиками. Да и почему нет, если Ахметьев легко и просто превратился в Кирова? На торгашей вышел бедолага Сом. По собственному алкогольному почину. А ведь только-только выписался из лечебницы! Вот Утюг и взъярился, попросил соизволения на ликвидацию. Я разрешил. К сожалению, чисто обстряпать дельце не получилось. Потому и пришлось подмазывать власть имущих. От греха подальше. Нелюбовь к наркомафии афишировать в наше время крайне обременительно. Даже для китов моего уровня.
Сережа тем временем продолжал бормотать:
— Уже тогда он вынашивал планы размещения своих людей на всех руководящих постах. Была разработана целая программа по устранению инакомыслящих…
— Хорошо, — учительски кивал Поэль, — очень хорошо.
— По докладам его агентуры, в том же «Харбине» можно было частенько встретить важных людей из Кремля — Каменева, Пятакова, Енукидзе… Правильно организованной акцией легко было нейтрализовать этих видных деятелей — и не по одиночке, а целой группой. — Сережа покаянно склонил голову, с тяжелым вздохом продолжил: — Позднее по наущению Павла Игнатьевича я намеревался воспрепятствовать воцарению справедливости и отбить членов Политбюро у ваших людей.
— Планировалась вооруженная акция?
— Да… По счастью, ничего из нашей затеи не вышло. Планы сорвал мальчик пионер, подслушавший ночной разговор моих заместителей. Собирая под окнами металлолом, он услышал голоса взрослых и тут же понял, что речь идет о преступлении. Мальчик добежал до телефона-автомата и своевременно донес обо всем услышанном компетентным органам. В свете вышеизложенного — теперь данному обстоятельству я только рад. Меня вовремя остановили… Чувствуя горечь и раскаяние, прошу партию и правительство о снисхождении…
— Замечательно! — Поэль обнял вздрогнувшего Сережу. Подмигнув мне искрящимся глазом, повел шаркающего ногами полковника к выходу.
— Ну же! Выше нос! Видите, как все просто. Поднатужились и объяснили. Уверяю вас, в суде будет еще проще.
Стоило им выйти из кабинета, как из своего угла тенью поднялся Кора. Ступал он мягко и бесшумно, но не как хищник, — скорее, как заботливый хозяин, опасающийся разбудить прикорнувшего гостя.
— Что, Павел Игнатьевич, думаете, бред собачий? Думаете, представление тут для вас разыгрываем?
— Ага, вроде того! — я ощерился.
Он приблизился на пару шагов, и на костистом лице вора я не без удивления разглядел чувство родительской озабоченности. Сын нашкодил и никак не хотел признаваться в содеянном. Упорствуя, он причинял родителю нешуточные страдания. В глазах Коры не было ни торжества, ни мстительного огня, — один только мягкий упрек.
— Вот и мне чудится, что не верите вы нам. А жаль. Очень и очень жаль… Невооруженным глазом видно: погибает человек! Ни за что, ни про что. Его спасти бы, пока не поздно, а он, дурашка, трепещет, отбивается.
— До чего ласково поете!
Кора покачал головой.
— Ну, конечно. Ни одному моему слову не верите.
— Вы правы, не верю.
— Тут-то вас и подводит старорежимное чутье. Потому как людям, Павел Игнатьевич, верить все-таки надо. Хотя бы иногда. — Кора трепетно прижал руку к груди. — Ручаюсь, все, что тут говорил мой коллега, — голая правда! Очнитесь, Павел Игнатьевич! Оглянитесь и задумайтесь! Сражения надо уметь проигрывать. Что поделаешь, не вышло у вас с переворотом, наша взяла, — зачем же упираться?
— Разве я упираюсь?
— А разве нет? Факт есть факт. Ситуация не в вашу пользу. Не вы, а мы сейчас у власти. И кукурузнику сумели дать по рукам, и возомнивших одернули. В общем пора бы вам примириться с новой правдой.
Я молчал.
— В самом деле, что вам эти переворотчики! Чай, не друзья и не родственники. При Хозяине, небось, на цыпочках ходили, мнения свое иметь боялись.
— А Берия имел?
— Имел и имеет. За то и решились его убрать. Поэль правильно сказал: на святое человек замахнулся — на власть зажравшихся. Но Бог — он все видит. Теперь-то начнем совместными усилиями вытягивать из болота Россию.
— Это, значит, с Берией в одной упряжке?
Кора со вздохом придвинул стул. Расположившись передо мной, закинул ногу на ногу. Только сейчас я его разглядел как следует. Одет он был в форменный китель, в бриджи и сверкающие хромовые сапоги. Покачивая сияющим носком, вкрадчиво заговорил:
— Ладно, Ящер, давай откровенно. Хочешь спросить меня с глазу на глаз, кто такой Берия и был ли он шкурой? Так я тебе отвечу. Честно, по-партийному. Да, был. Только не хуже и не продажнее других. Все танцевали под дудку усатого хормейстера, и он танцевал. В единстве была сила — потому и не откалывался. Однако заметь, голос он свой поднял, когда другие еще по старой привычке помалкивали. Первым сказал то, на что не отваживались коллеги. А перечислять грехи каждого чиновника — пустое занятие. Чистых среди правителей нет и не было. Такой уж у нас век выдался — насквозь шкурный. А каково время, таковы и правители, — бери хоть того же бесхребетного Николая, хоть нынешнего этого… В общем сам знаешь кого. А Лаврентий Павлович, к твоему сведению, и в живописи неплохо разбирался, и музыку любил слушать. Да не какую-нибудь попсу-мопсу, — настоящую классику. Согласись, для членов Политбюро — нетипично.
— Нетипично, согласен. Только что я должен делать? Слезы лить, умиляться?
— А почему нет? — Кора шевельнул бровью. — Слезы, как известно, очищают, а умиление сглаживает самые заскорузлые сердца. Но главное, ты должен осмыслить собственное бытие, публично подтвердить свой новый непростой выбор.
— Публично — это как? На суде, что ли?
— Неважно. Может статься, и на суде.
— Вместе со слюнтяем Сережей?
— А что? Ему это, кстати, непросто далось. Скрипучее попалось нутро, неподатливое. Возились с ним до седьмого пота. Однако, как видишь, результат налицо. Научились обламывать. Опыт — это все-таки опыт. Надо отдать должное, и Хасан ваш постарался, дал пару толковых советов.
