— Прощай, — сказали его губы сквозь глухое стекло вагона.
— Сволочь, — прошипел я. Я начал оглядываться в поисках стоп-крана. Ни в коем случае нельзя сегодня оставлять Щербатина одного. Он сейчас — стихийное бедствие для этого города. Он хуже, чем проснувшийся вулкан, он камикадзе.
Поезд тронулся. Мучительно долго текли минуты до следующей остановки. Затем пришлось потолкаться на станции, пока я добирался до платформы встречного поезда. Снова долгие минуты в вагоне, но на этот раз почти пустом. В этот утренний час мало кто ехал в жилые районы.
У меня было время, чтобы хорошо все просчитать. Вряд ли Щербатин сел на поезд. Линий, ведущих в центр, очень мало, а ему нужно именно туда, ведь там он хочет найти «виноватых». Значит, он будет выбираться на ближайшую крышу к стоянке аэровагонов. Там наверняка полно народу, сразу улететь он не сможет. А стало быть, есть шанс его перехватить.
Ближайшую стоянку я нашел быстро и легко — стоило только влиться в нужный человеческий поток. На крыше и в самом деле было столпотворение, обычное для трудового утра. Я увидел зеленую куртку этажного коменданта и направился к нему — вот у кого должна быть профессиональная наблюдательность.
— Тут не проходил человек со свертком в руках?
Комендант смерил меня вглядом, презрительно поджал губы.
— Их здесь тысячи ходят, я всех должен разглядывать?
Я бросился в толпу, надеясь разыскать Щербатина там. Но комендант окликнул меня:
— Эй, подожди! Один парень спрашивал про рейс до Центра социального надзора. Кажется, у него что-то было в руках.
— О, черт! — простонал я и бросился бежать, но тут же остановился. А собственно, куда бежать?
— Какой это рейс? — спросил я у коменданта.
— Да он уже ушел. Теперь ищи любой вагон с черной и зеленой полосами.
Я расталкивал людей, но они даже не пытались возмущаться. Они просто глядели мне вслед сонными глазами. Раз толкаюсь — значит, имею право. Наконец я нашел нужный вагон и, нахально пробившись сквозь очередь, занял место. Машина поднялась в воздух и развернулась в сторону башен и небоскребов.
Ближайшие минуты от меня мало что зависело. Теперь вся надежда на скорость.
Центр соцнадзора значился в маршруте отнюдь не первым номером. Мне показалось, что мы облетели полгорода, прежде чем добрались до нужного района. Но и тут меня ждал сюрприз.
По салону прокатилось какое-то беспокойство, пассажиры прилипли к окнам. Пилот объявил, что в этом районе посадки не будет. Я уже видел — улицы внизу затянуты дымом. Горели верхние этажи приземистого серого здания с крошечными окнами. Я едва удержался, чтоб не разразиться бранью на весь салон. Щербатин опередил меня по всем статьям. Теперь уже поздно что-то делать.
Я собрал в кулак всю наглость, которую при себе имел, и сунулся к пилоту.
— Мне необходимо срочно высадиться здесь!
— Я не могу сажать машину в районах стихийных бедствий и катастроф, — спокойно ответил пилот.
— Я инспектор Центра! — крикнул я. — Хочешь пообщаться со мной в другом месте?
Пилот посмотрел на меня с сомнением, но на всякий случай решил не спорить. Сделав круг над задымленными улицами, он сказал:
— Если только на ту крышу.
— И побыстрей!
Трудно сказать, на что я тогда надеялся. Я безнадежно опоздал, и непоправимое уже свершилось. Щербатин бросил вызов Цивилизации. Где теперь его искать — в центре изоляции, или в подвале с трупами, или в закоулках огромного центрального района, — этого я не знал. Я все же решился выйти из аэровагона, причем под самым носом у тех, кто весьма мною интересовался.
Прилегающие улицы были запружены зеваками. К зданию Центра не подпускали, сверху валились горящие куски. Повсюду воняло гарью. В толпе царило боязливое напряжение — еще бы, горело не какое-то общежитие, а сам Центр соцнадзора!
Потом я подслушал разговоры и выяснил, что в здание врезался пассажирский аэровагон. У меня от такой новости просто ноги отнялись. Вспомнились щербатинские слова о том, что здесь «все виноватые». Что ему стоило дать по голове пилоту, а затем направить машину на Центр — в лучших традициях японских воинов «божественного ветра».
Я пробирался сквозь толпу, ненадолго останавливаясь, чтобы оглядеться и послушать разговоры. То и дело попадались черные куртки социальных инспекторов, которые в испуге выбежали из здания и смешались с зеваками. Им было не до меня, я спокойно проходил мимо.
Так я оказался на крыльце какого-то учреждения, с которого открывался хороший обзор на горящее здание. Здесь стоял человек, судя по одежде, служитель. Явно он находился здесь давно, и зрелище ему наскучило.
— Вы это видели? — спросил я. — Действительно, пассажирская машина на всем ходу?..
— На всем ходу, — кивнул он. — Только не пассажирская. Это был боевой реаплан.
— Реаплан? — У меня округлились глаза. — Откуда он здесь?
— Это же служебные машины соцнадзора, я каждый день их тут вижу. Кто-то по нему стрелял вон с той крыши. Я сам, конечно, не видел, но туда побежали человек сорок вооруженных бойцов. Сейчас, наверно, обыскивают здание сверху донизу.
Мне не следовало туда идти, но ноги не слушались разума. Они понесли. Меня переполняла необходимость быть в гуще событий, знать, что происходит и чего ждать дальше.
Я обошел здание вокруг, но ничего необычного не заметил. И вдруг услышал совсем рядом:
— Да вот же он!
На меня с нескрываемым испугом смотрели трое. Один — в богатых шелковых одеждах, с золотыми браслетами. Еще двое в черных куртках.
— Это он! — воскликнул тот, что с браслетами, невольно отступая. — Я видел, как он рисовал эту штуку.
Мой взгляд скользнул к стене. Треугольник и птица внутри. Нацарапано криво, наспех, но вполне узнаваемо. Ивенкский знак скорби — печальный привет от Щербатина.
— Сюда! Скорей, он здесь!
Ноги понесли меня прочь еще до того, как я оценил, насколько серьезно влип. Наша похожесть со Щербатиным сыграла против меня. Я бежал со всех ног. Мелькали и шарахались в стороны лица, свистел ветер в ушах, переплетались цветные линии под ногами. Я слышал за спиной крики — меня гнали, словно дичь. Казалось, целая толпа устремилась за мной.
К счастью, городской центр изобиловал всяческими сквериками, мостиками, колоннадами и прочими скрытными уголками. На пару минут я смог затеряться в этом архитектурном бору, но не больше. Я трезво смотрел фактам в лицо. Через минуту район наводнят охотники за головами. В воздух поднимутся машины, оборудованные спецприборами. Вдобавок мою физиономию наверняка вывесят на заставках всех инфоканалов. Всякий честный гражданин посчитает приятной обязанностью сдать меня властям.
