Ленка поднимает и ладошкой разглаживает лист. Аркадик привстаёт со стула, а Вован забыл о компоте.
Эх! Если бы она вот так, нежно и не спеша, провела рукой мне по затылку! Впрочем, идём верным курсом, товарищи. Теперь главное – сдерживать скорость.
Сосредотачиваюсь на еде, игнорируя редкие, но лестные реплики соседей по столу.
– Это ты?
Ленкин вопрос. Игнор неуместен.
– Нет, это ты! – отвечаю с набитым ртом, но вроде бы внятно. – Неужели мы так похожи?
– Это ты нарисовал?
– Это ты нарисовал? – эхом вторит ей чёрствый мужской голос.
Чёрная рука берёт тетрадь, и мои соседи смотрят мне за спину.
Не понравилась мне эта рука. Узловатая, твёрдая, равнодушная. А ещё загорелая, с бляшечками мозолей на костяшках пальцев и причудливым узором вспученных вен.
Продолжаю есть, украдкой поглядывая на одноклассников.
Аркадик, напротив меня, встал из-за стола, но не уходит. Вован развернулся всем корпусом: во взгляде тревога и дерзость.
– Антон Чеканов? – спрашивают сзади, я молча киваю опустевшей тарелке. – ФСБ, пройдёмте с нами.
«С нами»? Выходит, их двое или больше? Не многовато ли чести для одного школьника?
– Никуда он с вами не пойдёт, – говорит Аркадик. – Это интернат, и у нас через минуту урок.
– В кабинет директора, – снисходительно поясняет другой голос. – А вам, ребята, и в самом деле пора на уроки.
– Ничего, – спокойно отвечает Вован, поднимаясь. – Мы вас проведём, чтоб не заблудились.
Я в шоке от их заступничества.
Теперь мне мучительно стыдно за своё высокомерие и гордыню.
– Тетрадку верните, – тихо сказала Ленка. – Это моя тетрадка.
– Тетрадь не ваша, и она нам нужна. Пойдём, Чеканов, ты же умный парень. Сам должен понимать, просто так мы не приезжаем.
Разумеется. «Сколько верёвочке ни виться…»
Допиваю компот, поднимаюсь со стула, оборачиваюсь.
Двое. В одинаково невыразительных тёмных костюмах.
Глупо спорить. Уж если они мимо охраны прошли, то и вынести меня из интерната сумеют. Впрочем, кажется, в кабинет директора собирались?
* * *
Коридорами шли в полном молчании. Я терялся в догадках, что ФСБ от меня нужно. В интернате тише воды ниже травы. А прошлое, типа, простили… или нет?
Удовлетворение научного интереса вне стен академий – занятие хлопотное и непредсказуемое. Частенько бывает не до баланса сил добра и зла, особенно когда позарез нужен обогащённый уран – полкило, не больше… а ближайшая АЭС всего-то в пяти километрах за речкой.
Как и ожидалось, моих защитников к директору не пустили. Сергей Иванович, сурово сдвинув брови, только буркнул: «А вам чего? Ну-ка марш на занятия, через минуту звонок».
У Сергея Ивановича наблюдался гость. Что важная птица, было видно не только по вальяжности, с которой он развалился в кресле, но и по взгляду: уверенному и колючему. Ну ясно, кто в доме хозяин.
Один из моих провожатых вышел вперёд и подал «хозяину» тетрадь. Тот полистал и недовольно насупился.
– Извините, товарищ генерал, – провожатый открыл ему тетрадь на рисунке.
Ого! Генерал! Что же я такого натворил?!
Генерал только глянул и сразу выпрямился:
– Вы рисовали, молодой человек?
Глупо упираться.
– И чё?
За спиной лёгкое движение, как если бы кто-то всплеснул руками. А вот не буду я ему говорить «товарищ генерал». Не буду, и всё!
Генерал, будто подслушав мои мысли, покачал головой. Этого движения оказалось достаточно, чтобы директор и мои провожатые вышли из кабинета.
Он достал из внутреннего кармана портсигар, вынул сигарету и несколько минут катал её между пальцев. Потом, так и не решившись закурить, вернул сигарету и портсигар обратно.
– Антон Чеканов?
Привычный вопрос. Привычный кивок. Мне уже ясно, что речь пойдёт не о моём безнадзорном детстве.
– Хочу показать тебе одну фотографию, – он вылавливает из недр пиджака смартфон с огромным экраном, неспешно тычет пальцами кнопки и небрежно бросает дорогую игрушку мне в руки: – Сравни со своим рисунком.
На экране – частокол невообразимо огромного сооружения. Трёхэтажное здание на горизонте позволяет оценить масштаб. Что здесь может быть общего с нежным личиком Елены?
Через секунду понимаю, что смотрю не туда.
Затаив дыхание, рассматриваю конструкцию.
– Многолучевая резонансная фазированная антенна под Салехардом, – пояснил генерал. – Похоже, правда?
Не сказал бы, что идентичность полная, но сходство с колосками пшеницы поразительное.
– И?
– Если бить не будут, можно и наглеть? – Генерал ухмыльнулся, разглядывая меня, молодого и борзого. – Это ты мне скажи «и чё?». Твоей теории космического происхождения растений уже полсотни лет… Да-да! Конечно, слушаем! А как же ты хотел – на ваших уроках мелькает немало дельных мыслей. Слушаем, пишем… А когда нужно, и приезжаем. Вот как сейчас, к примеру. Наши спутники ловят устойчивые передачи, периодичность которых совпадает с циклами сельхозработ. Вот я и приехал спросить: что дальше? Предположим, ты прав во всём. Трава – это фазированная решётка пришельцев, которую мы, люди, запрограммированы выращивать из года в год на протяжении тысячелетий. Что теперь делать с этим открытием?
Смотрю в его бешеные глаза под выгоревшими ресницами и чувствую, как просыпается моё хулиганское прошлое.
– А хорошо бы их увидеть.
– Кого?
– Наших программеров. Что, если посшибать колоскам усики? Технически это несложно. Никакого ущерба зерну, зато поля умолкнут. Планировщику заданий это вряд ли понравится.
Он вновь достаёт свою измочаленную сигарету. Хмурится. Не понимает.
– Если удалить всем колоскам усики, передача, наверное, не пойдёт. А прилетать кому-то зачем?..
Но мне уже нет нужды что-то пояснять. Вижу, как светлеет его лицо. Морщины складываются во что-то похожее на улыбку. Почему-то вспоминаю перекошенное от ярости лицо дяди Толи, когда я без разрешения подключился к его роутеру.
– Все возвращаются к девайсу своему.
– Не все, – кривится как от зубной боли генерал. – И не всегда.
Не знаю, что он там припомнил, но успокаивать его как-то не хочется. Демонстративно тяжело вздыхаю и переминаюсь с ноги на ногу.
– Ты бы постригся, – недоволен моим внешним видом генерал. – И бриться давно пора.
– Я как раз думал над этим вопросом, когда ваши нукеры подошли.
– Умный, да?
– Ну раз вы здесь…
Генерал провожает меня в приёмную и разрешает идти. Идти? Я бегу со всех ног! Меня ждут тёплые голубые глаза, рядом с которыми я готов мучиться вечно…
О падении коптера Нисон сообщил во втором часу ночи, но выезд отложил до рассвета: многие из постановлений основателей оставались в силе, в том числе и запрет на полевые работы в тёмное время суток.
