«Дрессированные они здесь, что ли? — подумал Синяков. — Эх, был бы я сейчас вот таким таракашкой! Сбежал бы отсюда к чертовой матери — и все дела».
Однако эту крамольную мысль он оставил при себе, а сказал следующее:
— Пришьете меня, значит?
— Вот так сразу возьмем и пришьем! — хмыкнул Мартынов. — Здесь у нас, конечно, не Швеция, но и не Северная Корея. Все под законом ходим… А твоя судьба будет зависеть от твоего поведения. Проглотишь свой длинный язык — будешь жить. Начнешь болтать — не только языка, но и башки своей непутевой лишишься. Публика тут всякая сидит. Но в основном народ серьезный. Некоторые уже и надежду потеряли на волю выйти. За пачку чая или за дозу «дури» они тебя технически заделают. И даже отвечать не будут. Мало ли кто кончает самоубийством путем раздавления своей собственной мошонки…
Есть такое выражение — «открываются перспективы». Перед Синяковым они, наоборот, закрывались. Прощай, воля, прощай, Дашка, прощай, надежда еще когда-нибудь свидеться с Димкой… Здравствуй, казенный дом. Здравствуй, племя зэков, блатное, незнакомое…
Синяков уже давно ощущал в бедре какой-то жар, словно от прикосновения к радиатору центрального отопления. Машинально тронув спрятанную в шве иголку, он сразу отдернул руку. Талисман, столько раз выручавший его, раскалился, а это означало, что опасность достигла наивысшей степени. Повторялась история его первой встречи с Дарием. Как и тогда, от Синякова требовались какие-то решительные действия.
«А что я, собственно говоря, теряю, кроме перспективы сдохнуть на параше, — подумал Синяков, ощущая чувство, предшествующее прыжку через бездну. — Это, наверное, мой последний и единственный шанс. Выручай, иголочка! Уж если ты Дария угомонила, то с таким дерьмом, как Мартынов; и подавно справишься».
Даже не почувствовав боли от ожога, Синяков выхватил свое волшебное оружие и направил его на Мартынова, сидевшего по другую сторону стола. Дело, казалось, было верное, однако этот налим хитрожопый только притворялся, что позабыл о бдительности. На самом деле он не расслаблялся ни на секунду и ловко перехватил руку Синякова.
Тот, в свою очередь, перехватил руку Мартынова, потянувшуюся к тревожной кнопке. Начался своеобразный армрестлинг.
Противники были похожи на матерых раков, сцепившихся обеими парами клешней. Оба имели примерно одинаковый вес. Оба в прошлом были спортсменами. Однако последние десять лет Синяков ничего тяжелее стакана не поднимал, а Мартынов постоянно качался — как по собственной инициативе, так и на занятиях по служебной подготовке.
У письменного стола, ставшего ареной борьбы, вот-вот должны были подломиться ножки. Отклоняясь все дальше назад, Мартынов выкручивал Синякову руки, стремясь опрокинуть его на спину. До победы оставалось совсем немного, и чувства, обуревавшие Мартынова, нашли свой выход в натужном стоне: «Подыхай, дешевка — кха-кха-кха…»
Закончить фразу он не успел, потому что таракан, сорвавшийся с потолка, угодил ему прямо в рот, а оттуда — судя по жуткому хрипу — в дыхательное горло.
Случай, безусловно, уникальный. Впервые в жизни Синякову удалось одолеть противника при содействии таракана. Вырвавшись из ослабевших рук Мартынова, он ткнул его иголкой — сначала в плечо, а потом для верности в щеку — и немедленно приступил к процедуре реанимации. Причина подобного великодушия заключалась отнюдь не в душевных качествах Синякова, а в том, что Мартынов был ему нужен только живым.
После пятого или шестого удара между лопаток злополучный таракан все же покинул трахею Мартынова, к тому времени уже ставшего похожим на удавленника — выпученные глаза, синюшный цвет лица и так далее.
— Ox! — просипел он минуту спустя. — Вот была бы позорная смерть… Тараканом подавился… Спасибо, что выручил.
Синяков, с надеждой (но и с тревогой) ожидавший дальнейшего развития событий, ограничился ничего не значащей фразой, слышанной однажды от Стрекопытова:
— Малая козявка любой дуб в труху сгрызет.
— А это ты зачем? — Мартынов потрогал щеку, на которой еще виднелся след от укола.
— Так надо, — Синяков позволил себе слегка повысить голос.
— Если надо, значит, надо… — Мартынов рассеянно забарабанил пальцами по крышке стола. — Что-то я себя неважно чувствую. Сплошной туман в голове… Слушай, а может, отложим все до завтра? Как говорится, утро вечера мудреней. У меня коньячок в портфеле имеется. Раздавим бутылочку — и на боковую. А потом…
— Нет, — твердо сказал Синяков, рискованный план которого, похоже, вытанцовывался. — Откладывать не будем. Времени в обрез. Ты должен добиться встречи с Воеводой уже сегодня. Желательно этим утром.
— Ладно, постараюсь, — Мартынов расслабленно кивнул. — Ожидай меня здесь.
— Нет, я поеду с тобой.
— В таком виде? — Мартынов покосился на многострадальный наряд Синякова.
— Придется достать мне другую одежду.
— Слушай, с тобой одни проблемы… — Он нажал тревожную кнопку.
Наступил критический момент. Что, если никакое колдовство не властно над Мартыновым и он только притворяется? Синяков весь напрягся, словно сжатая до предела пружина.
Дверь с грохотом отворилась, но вертухай с ключами остался снаружи, как того требовала инструкция.
— Задержанного Синякова запишите за мной, — сказал Мартынов. — Забираю для следственного эксперимента… Заодно костюмчик ему подыщите поприличней. И все соответствующие аксессуары… Не знаете, что это такое? Книги надо после службы читать, а не водку дрызгать… Сами-то вы что под костюм надеваете? Нет, свитер не надо. Сорочку, галстук, носки, туфли. Ясно? Тогда выполняйте…
Покидая казенный дом, давший ему приют на целую ночь, Синяков не забыл оглянуться на вывеску. Однако таковых оказалось сразу две. Одна — бронзовая — гласила, что здание является архитектурным памятником и находится под охраной государства. Вторая, куда более скромная, начиналась со слов «Следственный изолятор № I…»
Все дальнейшее запечатлелось в памяти Синякова не серией последовательных событий, плавно или, наоборот, резко сменяющих друг друга, а каким-то трудно разделимым на составные части комом, похожим на слипшиеся в тепле конфеты-подушечки. Пытаясь впоследствии вспомнить что-то вполне определенное, он должен был с усилием раздирать этот безобразный ком, попутно убеждаясь, что многие конфеты — пардон, эпизоды — куда-то исчезли, растаяли, оказались списанными за счет усушки-утруски да еще и подпорчены вездесущими грызунами…
Наименее ясно запомнилась ему первая часть этой сумасшедшей истории — бешеная гонка с включенными спецсигналами; резиденция Воеводы, больше похожая на обыкновенную загородную виллу (некоторый диссонанс в эту идиллию вносил только вертолет, ожидавший пассажиров на заднем дворе); просторный вестибюль, в котором происходила предварительная фильтрация посетителей; долгие переговоры с секретарями различных рангов; еще более долгое оформление пропусков (в связи с отсутствием у Синякова документов, тут сразу возникли проблемы, однако слова Мартынова: «На мою ответственность» — все же возымели действие); томительное ожидание своей очереди в приемной и предшествующий этому ожиданию корректный, но тщательный обыск, зиждущийся не на субъективных человеческих ощущениях, а на самых современных технологиях.
