— Здесь на это внимания не обращают, — сказал Синяков. — Здесь форс совсем другой.
— Ты, когда вернешься, другую хату себе подыщи, — Стрекопытов потупился. — Эту я Клавке Метле завещал. Обвенчались мы после твоего отъезда. Хорошо хоть, что я ее накануне поколотил и на улицу вышиб. А то двоих бы хоронить пришлось…
— Не планирую я возвращения, — признался Синяков. — Здесь хочу остаться. Не мил мне больше белый свет. Люди там еще похуже бесов.
— Дело твое, — набычился Стрекопытов. — Мы образованным людям не указ.
— Прошу прощения, однако мне пора, — вежливо произнес шаман.
Оба исчезли, но перед этим их разнесло в противоположные стороны — Стрекопытова поглубже в преисподнюю, а шамана обратно в срединный мир.:
Но на этом череда интересных встреч не закончилась. Следующим визитером оказался Грошев, трезвый как стеклышко и как никогда серьезный.
— Обвинен в заговоре, направленном на свержение законной власти, — доложил он. — Как и следовало ожидать, убит при попытке к бегству на пути между кухней и туалетом.
— Прости, я не виноват. Я про тебя и словом не обмолвился. — Сегодня на Синякова обрушилось столько бед, что другому хватило бы на половину жизни.
— Кто тебя винит… Смерть — очень важная веха в жизни писателя. Уж и не помню, кто это первым сказал. Авось стану наконец популярным. — Грошев хорохорился, хотя лицо его заметно кривилось. — А ты здесь на каких правах? На покойника вроде не похож…
— Я здесь на птичьих правах, — попытался пошутить Синяков. — Могу и улететь в любой момент. Но скорее всего останусь.
— Стало быть, не хочешь возвращаться?
— Не хочу…
— Сволочь! Трус! Дезертир! — прямо в лицо ему заорал Грошев, никогда бы не решившийся на такой поступок, будучи живым. — Кто отомстит за нас? Кто скажет правду? Кто, в конце концов, помянет нас?
Столь бурная вспышка эмоций не могла не навредить свеженькой, еще не приспособившейся к новой форме существования душе, и Грошев улетучился, словно сигаретный дым, подхваченный сквозняком.
Синяков вновь остался один на один с половинкой таракана.
— Ты разочаровал своего друга, — констатировал тот.
— Что они все от меня хотят? Я иссяк, понимаешь? Я больше ничего не могу. — Его физическая усталость осталась там же, где и тело, но тоска и разочарование не покидали душу.
— Ну и настроение у тебя. А еще собираешься на небо.
— Где уж мне, — горько усмехнулся Синяков.
— Действительно, где уж… — передразнил его таракан. — Вспомни, как ты в футбол играл. Чтобы попасть в основной состав, надо было это заслужить. Доказать, что ты в форме, что ты нужен команде… С небом то же самое. На халяву туда не прорвешься. Сначала докажи, что ты им нужен. Измени соотношение добра и зла хотя бы на комариный нос. В сторону добра, конечно… А еще лучше, умри за них. Они там, наверху, это любят. Я имею в виду осознанный поступок, а не случайную смерть под забором.
— Где только мне силы взять… — Это был не вопрос, а констатация полного отсутствия таких сил.
— Думай сам… До тебя моим подопечным был летчик. Погиб, бедняга, за три дня до твоего рождения. Правда, не по моей вине. Имелся у него в лексиконе один любимый термин — «точка возврата». Надеюсь, ты понимаешь, что это такое. При пьянке его точка возврата находилась где-то в районе литра. С бабой — тот момент, пока он еще не узрел ее голую задницу… Твоя точка возврата уже приближается. Еще немного-и ты останешься здесь навсегда. Разве ты на самом деле этого хочешь?
— Да… — кивнул Синяков и вдруг спохватился: — Нет! Как же я теперь буду — без неба? Надо хотя бы взглянуть на него! Помоги мне вернуться!
— С удовольствием, — таракан отсалютовал ему лапкой. — Ты дорог мне там, а не здесь…
…Булькала жидкость, переливаемая из одной посуды в другую. Позвякивало стекло. Полязгивал металл. Кто-то, не переставая жевать, сказал:
— Любопытный феномен. Никаких признаков жизни, а выглядит как огурчик. Ничего похожего на трупные изменения. Хоть ты ему стаканчик поднеси.
— Факт летаргии исключается? — вопрошающий голос был регистром пониже.
— Абсолютно. Как говорится, не первый год замужем… Впрочем, скоро все станет ясно. Приступим, коллега.
— Один момент. Только закушу… Чувствую, подкинут нам сегодня работенки. Воевода совсем озверея. Вот кого бы я вскрыл с нашим удовольствием!
— Пусть его псы бродячие на помойке вскрывают.,. Синяков открыл глаза. Кругом был белый кафель, стеклянные шкафы с медицинскими инструментами и мраморные столы, на одном из которых он сейчас лежал.
За соседним столом выпивали и закусывали двое мужчин, одетых в салатного цвета робы и клеенчатые фартуки.
Когда Синяков, проходя мимо них, остановился, чтобы снять с большого пальца правой ноги картонную бирку с собственными учетными данными, один из мужчин неловко расплескал мензурку со спиртом, а второй, наоборот, лихо опрокинул свою в рот.
Не желая выглядеть невеждой, Синяков сказал:
— Приятного аппетита. Не подскажете, как пройти наружу?
— Прямо по коридору, потом налево, — ответил первый мужчина.
— Крючок на дверях не забудьте снять, — добавил второй.
— Небо сегодня ясное? — поинтересовался Синяков напоследок.
— Ага, — хором отозвались медики. — Ни единой тучки.
— Это хорошо… Так хочется увидеть небо…
Май — ноябрь 1999.
«Осторожней! Надо бы сориентироваться!» (жарг.)
«Не трусь. Пока все хорошо» (жарг.).
Посессор — временный управляющий.
