– Я не «спрыгивал», – возмутился Рыбкин. – Я так Ломтю тогда и сказал: нет такого закона, чтобы честных бродяг на верную смерть гнать…
– Антон, – обратился к нему сидевший в кресле. – У тебя аптечка есть? Дай мне бинтов пару упаковок, а‑то мои кончились. И водки. Водка есть? У меня ноги сильно болят…
Приглядевшись, Пыж увидел, что у него сквозь прорехи в гимнастёрке и штанах, виднеются бинты пропитанные кровью и какой‑то чёрной дрянью, похожей на битум.
– Ну, чего застыл? – рявкнул на Рыбкина Комар. – Гробовщик тебя спрашивает: водка есть?
– Так вот, значит, – продолжил рассказывать тот, будто и не услышав вопроса. – Бухали мы, значит. А к Марику как раз новенького подселили. Прикид у него был клёвый. Особенно ботинки. Настоящие – армейские. Ну, мы и ему налили, а потом давай «разводить». Мол, какой ты бродяга, если не прошёл посвящение?
Он подумал и добавил, как оправдание:
– Пьяные мы были. Сильно.
– Слышь, – донеслось их сумрака. – А нельзя без долгих пауз? Тут вообще‑то – очередь.
– Так я и говорю: «развели» мы этого «лошару», что, мол, пока первую аномалию вешками не обозначишь, Зона тебя даже за «салабона» считать не будет. В первой же ходке ноги об тебя вытрет. Новенький уши и развесил. Тут Андрюха тут, типа и «вспомнил»: есть тут неподалёку «Электра». Давай, говорит, сходим, пока светло. Мы тебя в бродяги и посвятим. А когда собирались, новичок как раз «до ветру» отлучился, Саблин мне шепнул, мол, хочешь долг списать? Я тогда здорово ему проигрался в «Буру». Я кивнул. Тогда он шепчет: «Как придём, я отвлеку этого дурачка, а ты толкай его в «Электру»! И это – чур, ботинки мои.
А я уже никакой был.
– Точно долг спишешь? – спрашиваю.
Саблин отвечает:
– Падлой буду.
– Лады, – говорю.
Кто мне был этот мужик? Я и лица его нынче не помню. А долг отдать – святое дело.
Как к аномалии подошли, Саблин давай новенькому втирать про «Электру»: что за она, да какие артефакты можно в ней найти. А я зашёл сзади, да как толкну в спину… Короче, так вот у Андрюхи появились новые ботинки. Только ненадолго. На той же неделе повёл в Зону тройку, да все там и сгинули…
Рыбкин замер на мгновение, прислушиваясь к себе, потом обернувшись, растерянно сказал по слогам:
– Ни‑че‑го.
– Значит, не всё рассказал. Это точно самый поганый случай в жизни? – спросили из темноты.
– Так я же говорю – пьяный был, может что и забыл… Ну, я ещё у того новичка себе его вещмешок забрал. Чего было добру пропадать?..
Но его прервали:
– Хочешь ещё что рассказать, – иди в конец очереди. Сказано же – по одной истории. А‑то никакого времени не хватит…
Новая фигура выскользнула, на освещённый пятачок, отпихивая Рыбкина в темноту.
– Братцы, – попросил Гробовщик. – Давайте сделаем перерыв. Хоть пару часов. Не могу я вас больше слушать. Тошно. И это – мне бы бинта, хоть упаковочку. И анальгина какого‑нибудь. Мочи нет, так ноги болят.
– Случилось это… – начал было новый рассказчик, но Комар заорал:
– Ты что – глухой? Сказано – перерыв! Все вон! Чтобы три часа духу вашего здесь не было!
Темнота заколыхалась, становясь глубже и прозрачнее.
Комар указал на Пыжа пальцем:
– А тебе особое приглашение нужно? Сказано – перерыв!
– Я не…, ‑ начал, было, Пыж, запнулся, подыскивая слова, потом просто сказал. – Я живой.
– И чего? Если живой, тебя мои слова не касаются?..Как – живой?!
В это время человек в кресле закрыл глаза и клюнул носом. Комар застыл, как на стоп‑кадре. Его фигура потеряла плотность, моргнула несколько раз и исчезла.
Пыж подошёл ближе, тихонько потряс Гробовщика за плечо.
– Эй, – позвал он. – Эй!
Гробовщик вздрогнул, с трудом открыл глаза.
– Ты кто? – хрипло спросил он.
– Меня зовут Пыж. Я пришёл снаружи.
За спинкой кресла снова замигало, и там снова проявился Комар.
– У тебя совесть есть? Он же не железный. Выслушает он твою историю, но попозже. А сейчас дай человеку отдохнуть.
– Он сказал, что он – живой, – сказал Гробовщик, не оборачиваясь.
– Да ну? – деланно удивился Комар. – Ну, и кто ты «живой» и зачем ты здесь?
– Я – вольный сталкер. Кличка – Пыж. Пятая ходка. Ходил со Штурманом Басовым, а теперь с Беком…
Он на секунду замялся, но продолжил:
‑..и с Баркасом. Нас Алеся наняла. Чтобы тебя найти.
– Никаких Пыжей я не помню, – не дослушав Пыжа, сказал Гробовщик Комару. – Хотя, знавал я одного Баркаса. Он меня Щеглову сдал.
– Это он и есть, – кивнул Пыж.
– Ассоциативная память, – сказал Комар Гробовщику. – Ты вспомнил Баркаса, а потом придумал его.
Он мотнул головой в сторону Пыжа.
– Я живой! – громко возмутился тот.
– Не ори, – поморщился Гробовщик.
– Думаешь, ты первый такой? – спросил Комар. – Киров подсылал уже «живых», вроде тебя.
– Причем здесь Киров? – удивился Пыж.
– А ты думаешь, кто всю эту канитель придумал? Не знаю как, только эта гнида ухитрилась пустить слух, что каждому, кто Гробовщику в самых своих грехах, в тех, что гаже некуда, покается, попустит. Вот и приходят да не по одному – толпой, пичкают его своими мерзостями. А бывают и такие, как ты. Я, мол, живой. Принёс тебе лекарства. А от тех «лекарств» потом с кровью на изнанку выворачивает. Или был тут ещё один. Дорогу к выходу показать обещал. Водил, по темноте этой водил, да по ямам каким‑то, колдобинам. А когда у Гробовщика от боли ноги стали отниматься, говорит: я забыл представиться. Фамилия моя Сусанин. И Киров, змеюка, из темноты как загогочет!
– Ты хоть знаешь, что это за место? – спросил у Пыжа Гробовщик.
– Это артефакт под названием «Карман», – хмуро ответил Пыж.
Гробовщик и Комар переглянулись.
– Гляди ж ты – хоть что‑то знает!
– «Карман» не просто артефакт. Это – портал, – сказал Гробовщик. – Только выход из него запечатан от таких, как мы. Войти в него, я вошёл, а дальше – стоп! А потом входная дверь у меня за спиной захлопнулась. Вот и завис я в проёме. И вытащить меня отсюда может только тот, кто сюда затащил. Слышал про Полтораша? Вот когда он явится, я ему поверю. А за тобой, извини, не пойду. Хватит. Ученый.
– Полтораш не придёт за тобой, – сказал Пыж. – Никогда.
– Помер что ли? – удивился Комар. – Полтораш и помер? Не верю!
– Я своими глазами видел…
– А я – не видел, – вдруг повысил голос Гробовщик. – И закончим на этом. Доказать смерть Полтораша ты не сможешь, а снова ноги бить я не хочу. И так боль такая, что выть хочется. Да и бок тоже.
– Хочешь доказательств смерти Полтораша? – переспросил Пыж и достал из рюкзака замотанный в тряпку коготь.
– Смотри, – он просто поднёс коготь к дубовой столешнице и отпустил его.
Острие не просто воткнулось в дубовую поверхность. Коготь легко прошёл пять сантиметров дуба насквозь. Задержавшись лишь на остатках плоти у его основания. Запахло гнилью и смертью.
– Жесть! – прошептал Комар восхищённо.
– Как он умер? – спросил Гробовщик после паузы.
– Покончил с собой.
– Полтораш?!!! – Гробовщик переглянулся с Комаром и тот отрицательно замотал головой. – Не может такого быть!
– Это всё Алеся, – сказал Пыж, будто оправдываясь. – Она что‑то делает с теми, кто рядом. Что‑то хорошее. Не специально, а просто потому, что такая. А Полторашу по случаю пришлось идти с нами. Вот она и…
– Какая Алеся? – Гробовщик даже подскочил на ноги и тут же с криком упал обратно в кресло.
– Какая Алеся? – переспросил он, задыхаясь от боли. – Моя Алеся? Они же с братом ушли через Дверь!
– Ушли, – подтвердил Пыж, нащупывая в кармане «горошину», которую дал Бек. – А теперь она вернулась. За тобой. Ты же обещал? Обещал, да не пришёл.
39. Лёшка
– Зря он в «Карман» полез. И зря я ему «горошину» отдал, – сказал Бек. – Нужно было Монолит дождаться. Он, наверняка, смог бы Гробовщика вылечить.
– Сейчас‑то какой смысл об этом говорить? – спросил Баркас. – Сделано и сделано.
