— Смотрите сюда, — сказал один из двоих, Воронов. Его рука, неясная в темноте, указывала вперед, в черную пустоту экрана носового обзора.
— Он ничего не увидит, — сказал второй пилот, Коллинз. — Глаза. Адаптация. Разве что на предельном увеличении…
Глаза привыкали. Серо было в рубке, никакая не чернота. Мрак был только впереди, настоящий, без звезд. А в рубке все было видно, и даже надписи чуть светились на табло под экраном.
— Смотрите примерно в центр, — продолжал Коллинз. — Даю увеличение.
— Что там? Неужели уже видна цель?
До опорной нейтронной звезды осталось около радиомесяца, и ее никак нельзя было пока различить даже на таком дальнобойном устройстве, как пассивный локатор носового обзора. В телескоп — другое дело, но на табло под экраном сейчас светилось: ВПЕРЕДСМОТРЯЩИЙ.
— Сейчас сами увидите.
— Увеличение — миллион, — сообщил Коллинз. На экране наметился разорванный крест прицельных нитей, и сразу же в их перекрестье из мрака вынырнула крошечная светящаяся точка. Она разгоралась, обретала размеры.
— Теперь десять. — Цифры на табло остановились. 10 000 000.
— Цель? — снова спросил Белостоков, хотя уже знал, что это не так.
Воронов покачал головой.
— Нет. Это гораздо ближе. Одна световая неделя, потолок локатора. Но прямо по курсу.
— Так. — Белостоков смотрел на экран, на маленький шарик в перекрестье прицельных нитей. — Неприятно. Но это лучше, чем могло бы быть.
— Лучше?
— Я имею в виду дальность. Одна световая неделя. У нас останется еще одна, чтобы скорректировать траекторию.
Воронов повернул к нему лицо, бледное в темноте рубки.
— Он просто не понял, — сказал Коллинз. — Нет, командир, это не астероид.
Белостоков молчал, ожидая разъяснении. Маленькая светящаяся сфера парила в центре экрана, не увеличиваясь. На табло горело: 10 000 000.
— Мы заметили эту штуку, когда просматривали бортжурнал. Потом мы кое-что уточняли. Потом ждали вас.
— И что же?
— Она движется, — сказал Воронов.
— Навстречу?
— Нет, в том же направлении. Только у них световая неделя форы.
— А скорость?
— Небольшая. Примерно сто.
— Километров?
— Тысяч, — сказал Воронов.
— Сто тысяч километров, — повторил Белостоков. — Значит, мы их догоняем…
«…Значит, это не земной корабль, посланный „на обгон“, — подумал он. — Значит, чужой».
Он спросил:
— Вы не прикидывали, успеем мы догнать их до поворота?
— Прикидывали. Если ничего не изменится, догоним. Если ничего не изменится.
«Плохо, — подумал Белостоков. — Было бы гораздо проще, если бы они миновали поворот раньше нас. Тогда бы мы разошлись в разные стороны и наше преимущество в скорости ничего бы не значило. Правда, мы еще можем притормозить. У нас есть резервное горючее. Хорошо, что у нас его много». Он сказал:
— Придется собирать всех. Нам надо решить, что делать.
— Решить, что делать?
Белостоков не видел в темноте выражения лица Воронова, когда тот задал вопрос, но ему не понравилось, как он его задал.
— Да, — подтвердил Белостоков. — Надеюсь, вы не считаете, что контакт — это благо?
— Я?
— Сто лет назад так думали все, — продолжал Белостоков. — Но потом взгляды переменились. Вы знаете почему. Полвека такого «контакта» достаточно, чтобы изменить взгляды. Мы стартовали лишь через двадцать лет после окончания этого кошмара. Он кончился, они ушли. А как поведут себя другие, мы просто не знаем. Я не могу рисковать. Притормозим. Я не вижу других вариантов.
— Не видите? — сказал Воронов, и Белостокову опять не понравился его тон.
— Да, — проговорил Белостоков. — Или вы хотите бросаться на всех подряд только потому, что когда-то кто-то на нас напал? Это другая крайность и тоже опасная.
Некоторое время пилоты молчали.
Маленькая светлая сфера висела в центре экрана, не увеличиваясь. А если приглядеться, то это была вовсе не сфера.
— Я… — начал Воронов, но Коллинз перебил его:
— Он просто не понял. Траектории, скорости, точки старта. Ты же ничего не объяснил.
Они опять замолчали. Белостоков тоже молчал, ожидая. Чужой звездолет висел в перекрестье прицельных нитей. На табло горело: 10 000 000.
— Мы заметили это час назад, — почти спокойно произнес Воронов. — Потом мы кое-что уточнили. И когда я говорю, что траектории совпадают, — значит, они совпадают.
— Та-ак, — протянул Белостоков.
— Арифметика, — объяснил Коллинз. — Путь, скорость, время. Если скорости известны, а расстояние и момент финиша совпадают, легко вычислить, на сколько отличаются даты старта. В земной системе координат мы летели сюда довольно долго.
У них скорость примерно втрое меньше.
— И что получается?
— Двадцать лет, командир. Те самые двадцать лет.
— Так, — сказал Белостоков. — Но вы не доказали, что точки старта совпадают. Вызовите сюда штурмана. Хотя ладно, я сам.
Он наклонился к микрофону:
— Штурман Вудворт. Срочно зайдите в рубку.
Потом снова посмотрел в темноту, где плавал маленький, как это казалось отсюда, чужой корабль. Пилоты молчали.
— Жаль, что это предельное увеличение, — сказал Белостоков. — Ничего не разберешь. Может, лучше переключиться на телескоп?
— Конечно, — согласился Воронов, — У него разрешение на порядок выше. Но придется подождать. В отличие от локатора телескоп надо наводить.
— Программа поиска задана, — сказал Коллинз. — Сейчас переключится.
— Сейчас?
— С минуты на минуту.
Некоторое время они молчали.
— А вы его опознаете? — поинтересовался Воронов.
Белостоков пожал плечами:
— Не уверен. Какой из меня эксперт? Когда они уходили из Солнечной системы, я кончал первый класс.
— Я тоже видел их только в кино.
— Эксперт, пожалуй, найдется, — заметил Коллинз.
Белостоков понял его. Он сказал в микрофон:
— Бортинженер Рыжкин. Срочно зайдите в рубку.
— Думаете, он что-нибудь помнит? — спросил Воронов. — Рассказывает он много, это так. Но помнит ли он что-нибудь, кроме своих рассказов?
Белостоков хотел ответить, но не успел, потому что в этот момент на табло погасла надпись ВПЕРЕДСМОТРЯЩИЙ и вспыхнуло: ТЕЛЕСКОП и рядом цифры: 100 000 000; маленькая светлая сфера в сетке прицельных линий прыгнула им навстречу, приблизившись в десять раз, и стало уже отчетливо видно, что это такое.
Они смотрели на чужой корабль, вспоминая и сравнивая, а потом Воронов сказал:
— Я видел их только в кино, но я думаю, это они.
