подумала, что, возможно, перегибает в своем притворном спокойствии. На самом деле внутри у нее все сжималось от страха.
– А ты хорошо помнишь, как она выглядела? – Джозеф даже не заметил, как Ричард влез в их разговор.
– Конечно! Я ведь очень похожа на нее. Все так говорили.
Калаган издал еще какой-то звук и опустился на один из стульев, поставленных справа и слева от кресла лорда. Джозеф вдруг закрыл глаза и отвернулся.
– Ричард, что тут происходит? Может, кто-то объяснит мне?
– Если честно, Волчонок, я даже не знаю, как это объяснить…
Совершенно сбитая с толку Мелони смотрела на этого ставшего ей почти родным человека с холодными глазами, но доброй улыбкой, и на двух мужчин у него за спиной: один из них, как будто без сил, сидел и смотрел куда-то в стену, иногда бросая взгляд в ее сторону, а другой стоял, закрыв лицо руками и беззвучно плакал.
– Зато я могу объяснить, Рич, – голос Джозефа немного дрожал от слез, но был сильным и уверенным, как тогда, когда он говорил с собравшимися лордами, только с ноткой отчаяния.
– Джозеф, может, не надо? – Ричард бросил на друга мучительный взгляд.
– Надо, дружище. Я слишком давно несу в себе эту ношу, возможно, как раз ради этого момента.
Девушка растерянно наблюдала за их диалогом, не понимая, к чему они клонят.
– Мелони, я знал твою маму, Мари, много лет назад. – Он на секунду остановился, как будто размышляя над чем-то. – Мы жили вместе в одном из анклавов еще до того, как пришел Поток и случился Исход. Я очень любил ее, хотя и не знаю, имею ли право так говорить после того, как будучи слишком занятым своей службой разведчика, не смог спасти ее, когда демоны пришли в наш анклав. Мы все считали ее погибшей, но, видимо, ошиблись, и ей как-то удалось спастись и… спасти тебя. А я, получается, просто бросил вас в Пустоши и сбежал на восток.
Джозеф закончил и поник, да так, словно разом стал ниже ростом и уже в плечах и груди. В его последних словах было столько горечи и старой, бесконечно глубокой печали, что сердце Мелони, которая еще не до конца осознала смысл сказанного, наполнилось жалостью к этому сильному, но такому несчастному человеку.
– Волчонок, да? Я должен был раньше догадаться… – Ричард сокрушенно покачал головой.
– Тебя там не было, Ричард. Ты не мог знать, – Калаган пришел в себя и теперь смотрел прямо на Мелони, в его взгляде тоже читалось неподдельное сочувствие и сожаление.
Девушка пыталась собраться с мыслями и сложить кусочки той головоломки, которые вдруг просыпались на нее этим утром. Эти люди раньше жили на западе, в других анклавах, и бежали оттуда, спасаясь от Потока. Что-то такое рассказывал Ричард, когда их путь через Пустошь пролегал мимо руин и развалин. А теперь этот Джозеф утверждает, что ее мама тоже была из Анклавов! Но почему она никогда не говорила об этом? Почему так сильно ругалась каждый раз, когда она пыталась узнать, кто же ее отец? Она много раз слышала, как в поселении говорили, что ее мать нашли охотники в Пустоши, но это было все, что она знала о ее и своем происхождении. А что, если все это правда…
– Почему же вы бросили ее, если так любили?! – в груди Мелони вдруг вспыхнула такая жуткая злоба и ненависть, что они напугали даже ее саму и затмили все остальное.
– Так вышло, Мелони, я просто опоздал…
– А почему не вернулись, если были не уверены в ее смерти?! – она сама не заметила, как перешла на крик.
– Я не смог… – голос Джозефа стал совсем бесцветным, но он не опустил глаз и смотрел прямо на нее.
– Моя мать голодала, мерзла и годами наблюдала, как вокруг умирают маленькие дети, оказавшиеся слишком слабыми, чтобы выжить. Все, о чем она могла думать, – это то, что следующей, кого будут хоронить за стенами нашего крошечного поселения, буду я. – Лицо Джозефа словно окаменело от боли, но он молча стоял и слушал то, что она с ненавистью и злобой, направленной на весь мир, безжалостно вываливает на него. – Она никогда не говорила и не хотела говорить ни о вас, ни об Анклавах, ни о своем прошлом. Жила тем, что ей осталось, и я никогда не могла проникнуть к ней в душу и понять, что же за человек моя мать. И вот сейчас, столько лет спустя, после всего, что мне пришлось пережить, оказывается, что причина всему этому не кто-то или что-то там, а ты – мой родной отец?
Из глаз Мелони хлынули слезы, которые она больше не в силах была сдерживать, а горло сдавили такие сильные рыдания, что все остальные слова просто потонули во всхлипах и стонах. Последним, что она почувствовала, были нежные объятия Ричарда, который подхватил ее за мгновение до того, как она без чувств рухнула бы на твердый холодный пол главного приемного зала.
* * *
Когда Мелони пришла в себя, то поняла, что кто-то перенес ее в ее комнату, находящуюся на втором этаже резиденции лорда, буквально через две или три двери от личных покоев Джозефа. При этом ее не просто уложили в постель, а еще и раздели, прямо как тогда, когда она впервые оказалась в отряде Димитрия, и она была почти уверена, что здесь поработал этот старый извращенец Ричард. Конечно, она так не думала на самом деле, но ей очень хотелось накричать на кого-нибудь, уперев руки в бока. Однако рядом никого не было, поэтому она просто цветисто выругалась, подоткнула под мышками одеяло и отправилась на поиски своей одежды.
Дорожное платье Мелони так износилось во время похода, что как только разведчики передали ее на попечение старшему герольду Джозефа, высокому и худому старику по имени Норман, тот сразу же распорядился подобрать ей что-то в местных лавках. Когда Мелони увидела принесенную слугами одежду, у нее глаза разбежались от многообразия цветов, украшений и фасонов. Она никогда в своей жизни не видела столько платьев, да еще таких необычных и интересных разом. Она носила практичную одежду, которая была или удобной, или теплой, но никогда не задумывалась о том, что она может быть еще и красивой! Тогда она с огромным трудом смогла выбрать платье, которое показалось ей не таким вычурным, как остальные, и при этом достаточно изящным и удобным, но, одевшись и посмотрев на себя в зеркало, она сама не поверила, что может быть такой красивой и женственной. Ей сразу захотелось, чтобы Уинстон был рядом и смог полюбоваться ею.
Она улыбнулась приятным мыслям о Тони и, придерживая одеяло,
