– Тогда, мне придется раскрутить эту историю еще до того, как у тебя округлится живот, – его охватило возбуждение, всегда возникавшее, стоило Вадиму оказаться в "опасной" близости от Полины, но какая-то часть Реутовского сознания все еще бодрствовала, заставляя соотносить свои действия с реальными обстоятельствами.
– Раскрутим! – Отмахнулась от его опасений Полина и, привстав на цыпочки, потянулась к нему полураскрытыми губами.
3.
Шоссе А98,Русский каганат,31сентября 1991года.
– Добро пожаловать в Хазарию, моя госпожа, – объявил Реутов, автоматически переходя на "высокий штиль", каким в Саркеле его юности изъяснялись одни только "сельские интеллигенты" из местных.
– Далеко еще до Саркела? – Деловито поинтересовалась Полина, никак не реагируя на его "напыщенный" тон.
– Километров восемьдесят, – ответил Вадим, прикидывая, между делом, стоит ли рвать жилы, чтобы добраться до Итиля еще сегодня, или ну его, и заночевать в Саркеле. – Позвони, пожалуйста, Давиду. Если ничего срочного нет, то мы, пожалуй, переночуем в городе, а к ним приедем завтра.
Но с ночевкой ничего не вышло, потому что Давид настоятельно рекомендовал не задерживаться, и в Саркел они в конце концов даже не заехали. Проскочили через Дон по новому мосту и ушли на юг к сороковому шоссе, которое выводило прямо на Итиль, минуя все крупные города, включая Царицын, в котором Вадим хотел побывать даже больше, чем в Саркеле. Дороги здесь были хорошие, широкие и если уж не "бетонки", то вполне прилично асфальтированные, так что гнать можно было на ста двадцати, не опасаясь ни рытвин, ни дорожной полиции. Так Реутов и поступил, остановившись один только раз – в Кабаровом стане, небольшом селе, выросшем рядом с развалинами крепости Кабара Когена – чтобы сходить в туалет и перекусить в деревенской чайхане. Ни то, ни другое лишним не оказалось, но когда Реутов выворачивал с местной – гравийной – дороги на стратегическое шоссе, солнце уже зашло, и на неосвещенных участках трассы стало совершенно темно. Но Реутову это совершенно не мешало, нервировали лишь возникавшие изредка из-за низкой разделительной стенки фары встречных машин, больно бившие по глазам. Впрочем, и к этому он вскоре приспособился, угадывая их появление по желтоватым искрам, появлявшимся по краям полей зрения и успевая прищуриться.
– Получается, что Рутберг тебе не соврал, – нарушила молчание Полина.
– Возможно, он предполагал, что я в конце концов доберусь до отчета комиссии, – ответил Вадим. – Да и в любом случае, если я нужен ему живым, то что-то же рассказать мне про создавшуюся ситуацию он должен был.
– Я понимаю, ты ему не доверяешь, но…
– Я ему доверяю настолько, насколько можно доверять случайному союзнику. У него свои резоны, у нас свои.
– А этому Комаровскому ничего не будет за то, что он тебе показал папку Ширван-Заде?
Вопрос был неслучайный. Правильный вопрос. Но Реутов сложившуюся ситуацию уже обдумал и пришел к выводу, что Алексей вне игры. Максимум, поговорят, скормив доверительно какую-нибудь душещипательную историю, спросят, не знает ли, где скрывается "непутевый" профессор Реутов, и это все. Потому что те, другие, не сильно заинтересованы, на самом деле, привлекать к себе излишнее внимание непричастных к "большой игре" людей. Они и так уже наследили где только могли, и теперь должны были бы действовать куда как осмотрительнее.
– Нет, – решительно ответил он Полине. – Ничего ему не будет. Официально раздувать историю с нарушением должностных полномочий, им не с руки, а неофициально, грохнуть заместителя директора госархива, значит здорово засветиться. Я думаю, им и твой папенька уже боком вышел, но тогда они хоть спешили, а что теперь? Мы ведь уже десять дней от них бегаем.
Вчера, выйдя из здания Государственного Архива на Ослябьевскую улицу, Реутов сразу же почувствовал недоброе. Вот, вроде бы, и не заметил еще ничего подозрительного, а нервы уже сами собой напряглись, и организм отреагировал привычным, хотя и забытым за тридцать лет, образом. Когда-то, во время войны, для самого себя Вадим называл это состояние "боевым трансом", быстро заметив, что в бою или опасном поиске с его организмом происходит какая-то необъяснимая в терминах привычной логики метаморфоза: успокаивается сердце, не смотря на то, что он буквально физически ощущает напряжение нервов, приходит удивительная ясность и стремительность мысли…
– Черт! – Сказал он вслух, неожиданно сообразив, что с ним только что произошло.
– Что? Что случилось? – Моментально подхватилась Полина.
– Случилось, – медленно ответил Реутов, вглядываясь в ночь. – Кое-что… случилось…
– Да, что такое случилось? Ты можешь объяснить или так и будешь тень на плетень наводить?!
– Не заводись, – мягко остановил Полину Реутов. – Я тебе сейчас все объясню, только дай с мыслями собраться.
– Собирайся! – Буркнула обиженная Полина и замолчала, надув губы.
"Ну чисто ребенок малый, – подумал Реутов, бросив на нее быстрый взгляд. – Впрочем, ребенок и есть".
– Я вот думаю, – сказал он через мгновение, все еще не отойдя, на самом деле, от того всплеска эмоций, который вызвало сделанное им только что открытие. – Мне за совращение малолетних ничего не будет?
– Раньше надо было думать, – бросила все еще "дующаяся" на него Полина. – Как юбку задирать…
– На тебе были джинсы.
– Я фигурально.
– А вот фигура в джинсах была – пальчики оближешь.
– Там темно было…
– Вот об этом и речь, – сказал Реутов, окончательно взяв себя в руки.
– Что ты имеешь в виду? – Насторожилась Полина, почувствовавшая, верно, по его голосу, что он возвращается к серьезному разговору.
– На Неве было темно, – объяснил Вадим. – Но я видел и Давида, и тебя.
– Ну и что? Вода фосфоресцировала…
– И когда мы были вдвоем, я сейчас это точно помню, даже стрижку твою различил.
– Какую стрижку?!
– Такую.
– Ты… Пошляк! – Прыснула Полина, сообразившая наконец что он имеет в виду.
– Ты что сейчас видишь? – Спросил он, оставляя щекотливую тему "за скобками".
– Дорогу… машины.
– Ты видишь машины или габаритные огни?
– Ну огни.
– А я вижу машины, – объяснил Реутов. – И дорогу, то есть не только ту часть, которую освещают фары, но и дальше.
– Что, серьезно? – Обернулась к нему Полина.
– Вполне, – подтвердил Вадим. – Ночное зрение, как у неясыти какой-нибудь или рыси.
– Ты мне про это не рассказывал.
– А я внимания не обратил, – если бы мог, Реутов руками развел, но он вел машину. – Я только сейчас сообразил. Вспоминал вчерашнее, и вдруг понял.
