"Адаптироваться, – вспомнилось Реутову использованное Рутбергом слово. – Сукин сын сказал, адаптироваться!"
Но в документах если и содержался намек на такое развитие событий, то это был действительно всего лишь намек. И понятен он становился только в контексте тех событий, которые произошли в последние десять дней. Но если так, то у Рутберга должны были быть веские основания предполагать именно такое развитие событий, и, следовательно, он рассказал Вадиму отнюдь не все, что знал.
"Сукин сын!"
Впрочем, имелся тут и еще один шов, шитый – и, вероятно, не без умысла – белыми нитками. Само это противоречие между реальными действиями генерала и той информацией, которой он "столь щедро" поделился с Вадимом, являлось столь очевидным, что наводило на мысль, что Рутберг продолжает с ним играть в какую-то свою, совершенно непонятную пока игру. Помогает и тут же дает понять, что мог бы помочь и большим, но этого не делает. Ведь не мог же он, в самом деле, надеяться, что Реутов этого противоречия не заметит!
"Он или за дурака меня держит, что на правду не похоже, – подытожил Вадим свои размышления. – Или намеренно подталкивает меня к каким-то выгодным для себя действиям".
Второе выглядело куда как правдоподобнее.
"Я ему нужен всего лишь, как приманка… Самостоятельной ценности у меня в его глазах нет!"
Ну что ж, если разобраться, это было уже кое-что. Своих врагов, как и своих друзей, предпочтительнее знать если и не в лицо, то хотя бы по именам.
11.
В половине второго неожиданно позвонил Греч. Реутов все еще сидел за столом на кухне и продолжал собирать из имеющихся в его распоряжении деталей сложноустроенную модель реальности, когда дернулся вдруг лежащий рядом с рукой чудо-телефон Марика и двинулся куда-то, лихорадочно подрагивая, по гладкой поверхности столешницы.
"Это кто еще?! – Удивился Вадим, взглянув на шалтер терминала. – Ночь ведь уже… Давид?"
Но это был не Казареев.
– Доброй ночи! – Сказал в трубку Марик. – Разбудил?
– Ни в коем случае, – ответил заинтригованный неурочным звонком Реутов. – Случилось что?
– Как посмотреть, – не слишком вразумительно объяснил Марик. – Ты… Ты не мог бы отлучиться на час-два?
– Отлучиться? – Переспросил Вадим, лихорадочно соображая, что из подарков Рутберга следует с собой прихватить. – Да, конечно. Автомат брать?
– Нет, – усмехнулся в ответ Греч. – Не в этом смысле. Я просто хотел тебе предложить посидеть где-нибудь. Выпить…
"Дела!"
– Приезжай к нам, – предложил Вадим, решивший вопрос доверия еще накануне. – Полина спит, квартира большая.
– Ты серьезно?
– Вполне.
– Спасибо. А выпить-то у тебя…
– Есть у меня, что выпить, – остановил Греча Вадим. – И закуска найдется. Приезжай.
– Давай адрес, – не стал ломаться Греч.
Он приехал очень быстро – вероятно находился недалеко – но при том успел где-то отовариться по полной программе. На освобожденный по такому случаю кухонный стол были торжественно водружены две бутылки марочного перевара,[94] палка беловежской казы,[95] лепешки из белой муки, и картонные судки с горячими еще кукломой,[96] такошем[97] и шарбином.[98]
– Ну ты даешь, Марик, – усмехнулся Реутов, рассматривая этикетку на бутылке. – Двенадцать лет выдержки… Однако! Это мы же с тобой упьемся вусмерть.
– Не гони! – Отмахнулся Греч. – Что тут пить?
– И в самом деле! Ты что думал, у меня и угостить тебя нечем?
– Но кукломы-то у тебя нет, – улыбнулся Греч.
– Ну разве что, – согласился Реутов, который на самом деле, бог весть, сколько лет не пробовал настоящей хазарской кухни. – Ты где это все раздобыл?
– Места надо знать, – хмыкнул в ответ Греч, срывая с бутылки сургуч. – А посуда у тебя имеется или из горла, как на фронте?
– Имеется, – Реутов открыл настенный шкафчик и стал выставлять на стол тарелки, чашки и рюмки.
– Ну вот, – удовлетворенно подвел итог его трудам Марик, разливая перевар по граненым восьмидесятиграммовым рюмкам. – Это и называется семейный уют.
Глава 11. Как вас теперь называть?
Случается в Африке, что змеи собираются на пир возле издохшего мула. Вдруг они слышат жуткий вой василиска и поспешно уползают прочь, оставляя ему падаль. Василиск же, насытившись, снова издает страшный вой и уползает восвояси.
Элий Стилон
1.
Петров, Русский каганат,30сентября 1991года.
– Скажи, Вадик, – спросил вдруг Греч, подняв на Реутова совершенно трезвые глаза. – Сколько Полине лет?
– Эк тебя разобрало, Марик! – Вадим даже головой покачал, испытывая неприятное ощущение от того, что этот вопрос настолько заинтересовал старого друга. – Даже перевар не берет!
– А все-таки? – Настаивал Греч.
– Двадцать три, – нехотя ответил Реутов.
– А Зое двадцать семь…– С какой-то странной, совершенно ему неподходящей интонацией сказал Марик.
– Ну и что? – Удивился Реутов, неожиданно забыв, что и сам этой дурью маялся, и не так чтобы очень давно.
– А что, считаешь нормально? – Прищурился Греч.
– Ты ее любишь? – Спросил Вадим, сообразивший наконец, чем был вызван так непонравившийся ему вопрос.
– Да.
– А она… То есть, прости, конечно. Не хочешь…
– Не знаю, – ответил Греч и потянулся к бутылке. – Вернее, никак не могу понять.
– А ты не головой… – Предложил Реутов.
– А чем? – Усмехнулся Греч, разливая перевар. – Хером что ли?
– А вот пошлить не надо, – поморщился Вадим. – Ты ведь так не думаешь. Тогда, зачем?
– Не думаю, – согласился Марик. – Я ее… Ладно, проехали. Твое здоровье!
– За мое здоровье уже пили, – возразил Вадим, кивнув на пустую бутылку. – Давай, за то, чтобы ты перестал дурью маяться!
– Думаешь, поможет?
– А когда это водка русскому человеку любить мешала? – Пожал плечами Реутов. – Давай! За любовь!
Греч на это ничего не сказал, опрокинул молча рюмку, зажевал неторопливо шарбином, вытер губы и снова посмотрел на Реутова.
– Иногда мне кажется, что любит, – сказал он тихо. – И тогда, особенно если я нахожусь рядом, я совершенно схожу с ума. Ты такое можешь представить?
– Могу.
– А я нет, – покачал головой Греч. – Начинаю думать, анализировать… Может быть, ей просто одиноко и страшно? А тут я… И мужчина ей, наверное, нужен. Все-таки не соплюха, двадцать семь лет…
– А почему бы не предположить, что она тебя любит? – Осторожно спросил Реутов. – Какие у тебя, собственно, причины сомневаться?
