Она прикусила губу, чтобы сдержать слезы: боль помогала ей сопротивляться. Попыталась отвлечься, вспомнить какую-нибудь незамысловатую мелодию, чтобы поднять настроение, но на ум не приходило ничего, кроме щемящего «День придет, ты с улыбкой проснешься…», – так что она почувствовала, как комок в горле не дает дышать: вечер, мост, запах древесного угля и подгоревшего мяса, они с Джоном в машине и говорят о любви, а человек со шрамом провожает ее цепким взглядом. Следом почему-то выплыл пропускной пункт на выезде из Пуданга, укоризненная улыбка Хесуса, фальшивая уверенность рыжеволосого наглеца. Снова этот Арго! Все началось из-за него. Сухой туман вернулся, окутал ее непроницаемой ватой, она ощутила прикосновения больших теплых рук, и это не были руки Джона.
Пол дрогнул, и низкий глухой звук просочился сквозь стены, словно ворчание огромного зверя. Мигнул свет. Она встала и осторожно подергала дверь. Заперта, как и следовало ожидать. «Хорошенькое дело, – подумала она, – я тут как в мышеловке». Она поискала глазами кнопку, которой вызывают охрану. Не нашла. Снова донесся глухой звук. Пыли не было видно, однако Ханна отчетливо ощущала на губах вкус, какой бывает во время посещения развалин. Она заколотила в массивную дверь. Ничего. Лишь свет плафонов то тускнел, то разгорался вновь.
Она снова села к столу. Решила – что ж, после всего, что с ней было, ждать здесь – не самое трудное занятие. Незаметно для себя она уснула. Показалось, только-только прикрыла веки, а шея уже затекла от неудобной позы.
Она открыла глаза: в комнате кто-то был.
Отвернувшись, чтобы потереть ладонями измятое лицо, она подумала: опять допрос. Неужели им не надоело? И сказала громко:
– Я уже все рассказала.
Голос Джона произнес:
– Осталось обсудить еще кое-что.
Она совладала с собой, спросила:
– Неужели нельзя, чтобы допрос вел кто-нибудь другой?
– Я снова веду это дело, – ответил он, усаживаясь напротив и глядя, как она нервно теребит пальцы. – Контрразведка проверяла твои показания. Фантастическая история.
– Я говорю правду, – в тысячный раз повторила Ханна.
Он сказал:
– Почти все подтвердилось. На трупе Юнге нашли кое-что любопытное. Конечно, юридической силы в этих документах нет, но на их основе начата работа по всему Симанго. Дипломатические миссии тоже оповещены. Эта история как снежный ком.
Она не удержалась от ехидства:
– Жаль, что я доставила тебе столько беспокойства.
Но ей не удалось удержать вызывающий тон; присутствие Джона, его смущенная улыбка лишали ее с таким трудом восстановленной уверенности. Чувства чередовались в ней с сумасшедшей быстротой: от злости на свою слабость до отчаянной надежды – а вдруг?
– Извини меня, – сказала она. – Грустно ощущать, что ты мне не веришь. Все вышло не так, как я хотела. Так глупо. Я знаю, тебе и без того нелегко. Слышала, на тебя навесили обвинение в дезертирстве. А я все время путалась у тебя под ногами.
Она замолчала, борясь с подступившими слезами.
Он сказал:
– Все обвинения с меня сняты. Даже наоборот, меня собираются поощрить. Только я-то знаю: действовал я как дилетант. До последнего дня считал, что охочусь за уличным бандитом. – И неожиданно тихо добавил, склонившись через разделявший их стол: – И самое главное – теперь ты меня ненавидишь.
Это было все равно что спуститься в гостиничный бар, чтобы наскоро перекусить парой бутербродов с суррогатным кофе, а вместо этого оказаться на светской вечеринке с шампанским, живой музыкой и грудами деликатесов в хрустальной посуде. Она смотрела на него, в изумлении позабыв все слова.
– Конечно, – продолжал он мрачно, – ты теперь станешь знаменитой как та девчонка Ковальски. Даже больше: ты столько всего испытала, ввязалась в большую игру. Может быть, даже помогла остановить бойню. А мне всего-то и было нужно – поверить тебе. Знаешь, я просто глупец. Всегда думал, что буду доверять тебе, а после увидел, как ты идешь с этим типом и… Сам не пойму, что на меня нашло. Ну, ничего, когда все это уляжется, я отыщу тех мерзавцев. Никуда им не деться.
Она молча слушала, не веря себе, представляла, как он выговорится, и, наконец, обнимет ее; она снова почувствует его тепло. А тень человека с голубыми глазами упорно не желала исчезать, стояла между ними.
Он сказал:
– Наверное, ультиматум теперь отзовут. У них просто нет выбора, – и добавил, вложив в слова глубочайшую ненависть: – Проклятые боши.
– Господи, какой же ты… – начала она, а невесомая тень гладила ее лицо и нежно шептала по-немецки.
– Ты можешь взять назад свое обещание, – не поднимая глаз, сказал Джон. – Я тебя пойму.
– Нет, – сказала она, а тень согревала ее измученное продрогшее тело. – Только…
– Что? – с надеждой спросил он.
– Я потеряла твое кольцо.
– Это? – И он раскрыл ладонь.
– Откуда…
– Пока это вещественные доказательства, – сказал он с виноватым лицом. – Мы подняли из озера твой джип. Этот парень все бросил как есть. Ничего не взял, даже денег из бумажника. Мы подождем, пока следствие…
«Хотел бы я, чтобы… – сказала тень, и от этого голоса внутри вновь шевельнулась боль. – Я солдат, понимаешь? Не бойся, стрелять я не стану».
– Нет, – снова сказала она, не давая чувству внутри вырваться наружу.
– Я куплю другие, – поспешно произнес он. – Мне обещали премию.
Она подняла глаза. Что-то в ее взгляде заставило Джона сорваться с места. Он подхватил ее, крепко обнял, зашептал нежности, щекоча ухо горячим дыханием.
– Я люблю тебя, – сказала она, прижимаясь к нему изо всех сил: она ничего не чувствовала, никакого тепла, только холод пластин его бронекостюма. Некстати подумала: если бы война началась, как раз они-то были бы счастливы. Их бы эвакуировали на родину, подальше от этого кошмара. А теперь… Теперь, когда все разрешилось так удачно, она не ощущала никакой радости – только безмерную усталость. Она словно вернулась домой к человеку, с которым прожила долгие годы, такому привычному, знакомому до мелочей, с привычками, не вызывающими раздражения. Она повторила, споря с кем-то невидимым: – Я люблю тебя! – И добавила решительно: – Милый.
Неразборчиво зашелестел его наушник.
– Тебе пора, – сказал он. – Женщин и раненых эвакуируют в первую очередь. Вертолет будет через пару минут.
Тревога вспыхнула в ней:
– А ты?
– К вечеру буду с тобой. Не волнуйся, штурм мы отбили. Эти взрывы – авиационная поддержка. Партизан оттеснили. В этот городишко стянули резервы со всей страны дикарей. Миротворцы прорвали блокаду, теперь город очистят.
Он осторожно погладил ее по плечу. Она тихо вздохнула и улыбнулась: прикосновение его большой ладони вернуло ей уверенность. Остался лишь едва ощутимый отголосок беспокойства – ускользающая тень Хенрика.
