— Я знаю, как это важно.
— Нет, не думаю, что ты знаешь. Мы кочевники. У нас нет родины. Все, что у нас есть, что держит нас вместе — это то, кто мы есть, то, что мы делаем, и без этого мы… дар'мэндо. Я не знаю, как это обьяснить… "у нас нет души, нет загробной жизни, нет личности. Мы навечно мертвы."
Этейн повторила "дар'мэндо" про себя.
— Так он и получил свое имя, верно?
— Да.
Перед ней забрезжило понимание того, почему и Скирата и Вэу так заботились о том, чтобы передать подопечным свое наследие. Они не просто дарили им культурную принадлежность; они, в прямом смысле слова, спасали их жизни и их души.
— Он будет владеть Силой. Это сделает его…
— С ума сошла? А ты понимаешь, каким ценным это его сделает для тварей вроде каминоанцев? Ты соображаешь, сколько народа заинтересует его генетический материал? Он в опасности, ты, ди'кут!
О ценности уникального генетического наследия ее сына Этейн никогда еще не задумывалась. Она ужаснулась. Она отчаянно пыталась справиться с угрозами, которые, словно из ниоткуда, возникали вокруг нее.
— Но как Дар может вырастить его?
— А ты не задавалась этим вопросом, когда начинала все это? Ты действительно любишь его?
— Да! Да, ты знаешь, что люблю. Кэл, если у меня не будет этого ребенка, и он умрет…
— Когда он умрет. Он разработан так, чтобы умереть молодым. Я переживу его. И ты создана, чтобы прожить долго.
— Ты сам это сказал — всего лишь одно поколение. Потом — пройдет время, и от клонов не останется ничего, ничего что показало бы, что они когда-то жили, служили и умирали. Они все заслуживают большего.
— Но, опять же — Дарману не дали никакого выбора. — сказал Скирата. — Не было выбора — сражаться ли ему. Не было выбора — становиться ли ему отцом.
Он умолк, отошел к дальнему концу балкона и облокотился на ограждение, точно так же, как в тот раз, когда она видела его мучительно размышляющим о том, не является ли он чудовищем — человек, который превращает маленьких мальчиков в солдат, и посылает их на эту аруэтизе войну.
Этейн ждала. Спорить с ним не было смысла. Он был прав — она вырвала возможность выбора из рук Дармана, точно так же, как это делал любой джедай-генерал.
— Кэл. — проговорила она.
Он не обернулся.
Она осторожно коснулась его спины рукой. Она почувствовала как он напряжен.
— Кэл, что ты хочешь, чтобы я сделала… чтобы все было правильно? Разве ты не хочешь, чтобы хоть один из твоих парней оставил что-то после себя — кого-то, кто будет о нем помнить?
— Ты можешь помнить только о том, что ты знаешь.
— Я позабочусь о ребенке…
— Ты подобрала ему имя, не так ли? Я это знаю. Ты знаешь, что ждешь мальчика, так что ты придумываешь ему имя. Матери делают именно так.
— Да. Я…
— Тогда я не хочу его слышать. Если тебе нужна моя помощь — у меня есть условия.
Она ожидала этого. Она должна была знать. Скирата с одержимостью принимал свою родительскую роль — и он был жестким человеком, человеком, все инстинкты которого, со времен когда он был маленьким мальчиком, оттачивались для того чтобы сражаться и выживать
— Мне нужна ваша помощь, Кэл'буир.
— Не называй меня так.
— Прости.
— Тебе нужна моя помощь? Тогда, вот мои условия. Дарману расскажут о том, что у него есть сын, тогда, когда это будет для него безопасно, а не когда тебе заблагорассудится. И если это случится не тогда, когда родится ребенок — в таком случае я дам мальчику имя, как мэндо'ад. Отцы дают имена сыновьям, так что, если Дар сможет это сделать — я позабочусь, чтобы это сделал он.
— Итак, у меня нет никакого выбора.
— Можешь смыться на любую из тысячи планет, если пожелаешь.
— А ты найдешь меня.
— О да. Я нахожу людей. Это моя работа.
— И ты расскажешь Ордену Джедай. Ты ненавидишь меня.
— Нет, на самом деле ты мне нравишься, ад'ика. Я просто презираю джедаев. Вы, владеющие Силой, никогда не задумывались о своем праве перекраивать галактику. А обычные люди никогда не понимали, что и у них есть шансы.
— Думаю… думаю что сыну Дармана будет полезно знать о его наследии.
— Он будет знать больше того. Если Дарман не сможет растить его как Мэндо — то буду растить я. У меня масса практики. Масса.
Этейн была беспомощна. Единственным выбором для нее было бежать — и она знала, что это не будет честно по отношению ко всем, и более всего — к ее ребенку. Это станет подтверждением тому, что всем, чего она хотела, был ребенок. Что-то, во что она может вцепиться, что можно любить и быть любимой в ответ — не считаясь с тем, как это было получено.
Это должно быть ради Дармана. Его сын не может вырасти обычным человеком. И Этейн не знала, как растить сына Мэндо. Скирата знал. Если она откажется… она точно знала, насколько далеко он может зайти.
— Как ты справишься с владеющим Силой ребенком? — спросила она.
— Так же, как я растил шестерых парней, которые были так напуганы и потрясены, когда, едва научившись ходить, они оказались в боевых симуляторах под настоящим огнем, что у них никогда не было шансов быть нормальными людьми. При помощи уймы терпения и любви.
— Ты действительно хочешь этого, не так ли?
— Да, хочу. Больше всего иного. Это мой высший долг, как Мэндо'ад.
Так вот какова была его цена.
— Я могу прятать беременность…
— Нет, тебя ожидает несколько замечательных, тихих месяцев в надежном укрытии на Квиилуре, с кем-то из народа Джинарт, кто будет за тобой присматривать. И держать меня в курсе. Потом ты вернешься с ребенком, и я буду растить его здесь. Как внука. Учитывая историю моей семьи — никто ничего и не подумает заподозрить.
— Как ты назовешь его?
— Если у Дармана будет возможность узнать, когда ребенок родится — выбор будет за ним. До тех пор я оставлю свои идеи при себе.
— Так ты считаешь, что Дарман пока что не должен знать?
— Если я скажу ему, или скажешь ты — каково ему будет опять отправляться на войну, и думать о своей собственной безопасности? Его корабль отправляется через несколько дней — как и твой. Это не то же самое, что сказать обычному парню, что он заделал девчонке ребенка, хоть это и так паршиво. Он клон, у него нет прав, и нет представления о реальном мире, а еще он обрюхатил своего генерала-джедайку. Мне тебе что — еще и картинку нарисовать для ясности?
Этейн никогда еще никого не сердила по-настоящему. Джедаи, которые всю жизнь растили ее и учили, были выше этой эмоции. Они позволяли себе небольшое нетерпение или раздражение, но гнев — никогда. На Квиилуре, где она отвечала за четырех коммандос, впервые доверившихся ей на опасном, отчаянном задании — злость Джинарт на ее неопытность была лишь очень близка к ярости.
