Николай Буянов - Клятва на мече

– Она?

– Не знаю, я никого не видела. – Официантка вдруг расплакалась. – Она платье украла и передник. Что теперь будет, а? Меня уволят?

– Всем на пол! – прохрипел Гоги. – На пол! Не шевелиться! Я ее пришью как дважды два!

Колесников видел глаза Аллы – казалось, они вдруг выросли и занимали теперь всю поверхность лица. Все еще красивого… Рот был раскрыт – губы в ярко-красной помаде образовывали кричащую букву "О", словно на уличной рекламе.

Она хотела кричать – но мозг находился в глухом ступоре, ни страха, ни других эмоций, лишь деревянная пустота, без цвета и запаха…

Дуло пистолета под челюстью.

Гоги держал ее роскошные волосы в кулаке, отчего голова Аллы запрокинулась назад, и Игорь Иванович отчетливо видел крошечную ссадину на длинной шее – куда уперлось оружие.

Они вдвоем пятились по больничному коридору. Было гулко и пусто – больные в палатах (лежачие: тяжелое отделение), медперсонал – врач и две молоденькие перепуганные сестрички – на полу, уткнувшись в ковровую дорожку и сцепив руки на затылке…

– Гоги, успокойся…

– Лежи, тварь!

– Хорошо, хорошо… Только не причиняй ей вреда.

– Не смей мне мешать!

– Нет, нет. Я сделаю все, что ты хочешь. Я дам тебе уйти. Только прошу тебя, скажи, что делать с Аленкой? Как ее расколдовать? Где ее найти?

Походя Георгий сбросил с тумбочки телефон и пнул его ногой.

– Ей уже не поможешь, поздно… Дверь! Открыть дверь, всем на пол, мать вашу! Я убью ее!

Они двигались медленно и осторожно, будто под ногами расстилалось нескончаемое минное поле. Коридор. Дверь. Лифт. Вестибюль, напоминающий сумасшедший вокзал. Толпа ничего не подозревающего народа, все еще находятся в счастливом неведении, но их путь – Аллы и Георгия – лежал уже в ином измерении, где время приостановило свой бег – улица, «рафик» «скорой помощи»… Куда уйдешь, находясь практически в центре большого города, пусть на машине, пусть имея заложницу… Все это понимали, кроме Гоги. Он не думал об отступлении, в нем жила лишь жажда разрушения… Саморазрушения – с той минуты, когда в небольшом доме под черепичной крышей, на веранде, увитой диким виноградником, он подошел к девочке, поймал ее доверчивый взгляд светло-карих глаз и сказал:

– Ну, здравствуй. Ты можешь называть меня Жрец.

– Жрец!!!

Он обернулся. Так обратиться к нему мог только один человек, кроме Аленки… Лифт уже остановился на первом этаже, автоматические двери начали медленно разъезжаться в стороны.

– Артур?

И они прыгнули, не сговариваясь, одновременно, словно всю жизнь репетировали этот трюк по сто раз на дню. Колесников – сшибая обалдевшую Аллу в сторону и накрывая собой, и Артур – грудью на черное дуло, как в жерло действующего вулкана, на обжигающее пламя выстрела, оглушительно грохнувшего в гулком пространстве…

И тут же, вслед за медленно падающим навзничь телом («Где-то я видел этого парня, – мелькнула мысль. – Где-то я…») в уши вонзился дикий многоголосый крик. Кричали все, и все толпой ринулись к дверям, давя и топча друг друга. Кто-то перевернул инвалидное кресло, стоявшее на дороге, кто-то споткнулся и упал в проходе – тут же чей-то ботинок наступил несчастному на голову. Кровь яркими каплями брызнула на пол, но на нее никто не обращал внимания – обезумевшая толпа рвалась из вестибюля на улицу.

Паника.

Жрец, вжавшись в угол, точно злобный оскаленный зверь, поводил пистолетом из стороны в сторону.

Взгляд его блуждал, палец нервно подрагивал на спусковом крючке.

– Гоги, – проговорил Игорь Иванович, медленно поднимаясь на ноги и по-прежнему прикрывая Аллу своим телом. – Послушай. Ты еще можешь уйти, здесь наверняка есть служебный ход…

Тот усмехнулся одними губами:

– Хочешь сказать, что ты меня отпускаешь?

– Его нельзя отпустить, – прохрипел Артур, зажимая рану на плече и делая попытку сесть. Гоги даже не взглянул на него. – Игорь, он маг… Тот самый, который организовал покушение на короля Лангдарму. Ты должен его остановить. Ты должен уничтожить Шар…

– Я отпущу тебя, – твердо сказал Игорь Иванович. – Мне все равно, маг ты или нет… Только скажи, где Аленка. И научи, как снять с нее заклятие.

На улице – далеко еще, на пределе слышимости, – завыли милицейские сирены.

– Гоги, я прошу! Посмотри на меня… Скажи, что делать. Или убей. Еще есть время.

– Время? – прошептал Георгий (дуло пистолета описало широкую дугу и уперлось в грудь Колесникова). – Я скажу… И смогу уйти?

– Обещаю!

– А как же Алла? – Он вдруг улыбнулся. – Помнишь свадьбу в общежити? Корзину чайных роз…

– Помню, – одними губами подтвердил Колесников. – И ящик коньяка, и десять бутылок домашнего вина. Гоги, после того вина мы к коньяку даже не притронулись, он казался таким пойлом…

Картина отдавала сюрреализмом. Они остались одни среди огромного вестибюля. Многие в спешке побросали свои вещи – сумки, зонтики, пакеты с едой… Электропривод на опрокинутом инвалидном кресле оказался включенным, кто-то задел рукой рычажок, и колеса с тихим урчанием крутились в воздухе, точно покинутый детьми аттракцион.

– Мы сдвинули столы, – с улыбкой шептал Гоги, и Игорь Иванович вдруг увидел перед собой глаза безумца – разум медленно вытекал из них по капле, оставляя глубокие, выжженные солнцем колодцы. – Из комнаты в комнату, через весь коридор… А я был тамадой.

– Ты был великолепным тамадой.

– Да… Вечный холостяк – как вечный изгой. – (Сирены приближались.) – А помнишь, как тебя оставили на кафедре – выбор был между мной и тобой… И место в аспирантуре было только одно – ты или я. Счастливчик!

– Меня выперли оттуда, – сказал Игорь Иванович. – И диссертацию зарубили – меня всегда влекло в мистику, немодная по тем временам тема. Это сейчас у нас свобода тьмы… Или тьма свободы.

– Если бы можно было все вернуть назад, – проговорил Гоги. – Переиграть заново… Думаешь, мне хочется уйти? Мне нужна эта никчемная жизнь? Верни мне то время! То, что ты украл! Верни – и я верну тебе дочь! Ну?

Он грустно покачал головой:

– Не можешь… Слышишь сирены? И я ничего не могу изменить – ни прошлого, ни будущего. Какой же я после этого маг?

– Ты можешь спасти Аленку, – мягко сказал Колесников. – Спасти – и этим изменить все. Она-то в чем перед тобой провинилась?

– Спасти? – Георгий вдруг расхохотался. – И все останется по-прежнему, да? Меня угрохают при попытке к бегству, как бешеную собаку, ты вернешься к жене и дочери и забудешь все как страшный сон? Так просто?!

Он преобразился. Глаза его горели злым весельем.

– Ее нельзя спасти. Даже если ты уничтожишь Шар – программа, созданная им, уже запущена. Она пойдет до конца, и ты, мразь, будешь вечно гореть в аду…