снизу залязгало, заскрежетало.
– Что такое? – рявкнул Миленич.
– Кто-то в нас врезался, – неуверенно ответили аналитики. – Или мы в кого-то врезались.
Они сейчас слепы, как котята. Ни один экран не показывает ничего, кроме радуги.
– Как можно в кого-то врезаться в ГС-переходе? – раздраженно буркнул Миленич. – Бред сивой кобылы.
– Тяжело идем, – констатировал пилот. – Мощности не хватает, – и добавил энергии на ГС-привод.
– Это все долбаный хренотазик, – проворчал второй. – Нагрузили под завязку, придурки.
Радуга исчезла. На горизонте маячила Земля, слева и сверху – остальные три крейсера. «Сайрес Смит» передал всем приказ оставаться на орбите. Миленич собрался вызвать Землю, чтобы договориться о посадке шаттла и о приеме беспилотника с траинитом.
– Кэп, – растерянно позвали аналитики, – а где мини-корабль?
– То есть как – где? – опешил капитан.
Перед ним на экране возник схематичный силуэт крейсера. Внизу, там, где полчаса назад находился пристыкованный беспилотник, ничего не было. Болтались какие-то оборванные штанги – и все.
До покрывшегося холодным потом Миленича наконец дошло, что это было за сотрясение и лязг.
– Черт, мать! Мы потеряли тазик в проколе!
Что он скажет чертову Зальштадтеру? Его груз стоил миллиарды!
Иоанн Фердинанд пребывал в прострации. Катастрофа у Мересань всех слегка прибила, а он прямо-таки с лица спал. Даже за пайком не приходил, валялся у себя в каюте, играл на гитаре и плакал. Шварц зашел, посмотрел на старпома. Спросил:
– Может, к своим хочешь? Иди, я дам расчет.
Наверняка теперь никто не вспомнит, что его имя прокляли. До того ли? А здоровый, знающий мужик пригодится.
– Нет, – категорично ответил Иоанн Фердинанд.
Ему было стыдно до слез. Это казалось ему еще худшим предательством, чем то, что он уже совершил. В трудный час, когда небеса отвернулись от родины, любой должен быть вместе со своим народом. Стоять плечом к плечу, поддерживать друг друга. Но он не хотел. Не желал прыгать обратно в трясину, едва из нее выкарабкавшись. Не желал, имея паспорт гражданина Земли, отказываться от преимуществ, которые он дает.
– Я эгоист, – признался он попу Галаци.
– Сие есть грех, – согласился тот. – Все люди слабы, и ты не исключение. Молись Господу, чтобы наставил тебя.
Но не сказал однозначно: бросай все, сигай в болото и помогай соотечественникам оттуда вылезать. А молиться Иоанн Фердинанд не стал. Побоялся, что наставление Господа выйдет вовсе не таким, как ему хотелось бы.
– Не вздумай наложить на себя руки, хренов страдалец, – пригрозил ему Шварц. – Покончишь с собой – убью, на фиг.
Столь оригинальная формулировка заставила мозги некоторое время крутиться вхолостую, пытаясь найти ответ на этот логический парадокс. Но Шварц мог бы не волноваться. Иоанн Фердинанд хотел жить. И, по возможности, жить хорошо. Вот так неромантично и малодушно.
Выходил он только для того, чтобы выкурить папиросу. Тут, на Мересань, зелья было – завались. Душистого, не то что земная трава. Ребята Аддарекха в поисках еды откопали из-под груды щебня склад табачной лавки, и шитанн принес несколько ящиков специально для него. Тогда он оттаял, на целых несколько часов. А потом депрессия вновь накатилась волной.
Шварц осерчал: ты офицер или говно? Осекся, поняв, что Иоанн Фердинанд готов снова кротко ответить: говно. И тут же постановил, что не хрен старпому без толку протирать дыры в простынях, пусть идет руководить работами по раскурочиванию линкора. Будет занят делом, все лучше.
И он поперся на мороз, совершенно противоестественный для теплого климата прежней Мересань. Руководство работами сводилось к стоянию возле линкора с папиросой. Инженеры и их подручные сами знали, что им делать. А он стоял и смолил одну за другой, переминаясь от холода. И с болью смотрел на все вокруг. Облетевшие кусты, замерзшие лужи, неприбранные трупики мелкой живности. Сердце ныло от сознания, что он запомнит Мересань именно такой. Не цветущей, праздничной, как помнил о ней раньше, а нынешней, стремительно умирающей.
У развалин пассажирского терминала возникло оживление. По всему видать, пришел еще один караван беженцев. Они периодически приходили именно сюда, к огням космопорта, полагая, что тут и находится центр Вселенной. Обычно экипажи катеров разъясняли им, что к чему, загружали откопанными консервами и отправляли в ставку т’Лехина.
Иоанн Фердинанд зажег новую папиросу и неторопливо отправился туда. Просто так, от нечего делать. Он был уверен, что увиденное ему не понравится, но все равно пошел, из какого-то мазохизма. И он оказался прав в своих предчувствиях. Зрелище было печальное, отчасти даже пугающее. Волокуши, сплетенные из подручного материала: ветки, тряпки… На них – раненые и младенцы вповалку. Кругом мечутся оборванные, заплаканные люди, тащат куда-то мешки с померзшими кореньями. Он в своей форменной куртке на меху и добротных сапогах казался тут чужим, хуже землян.
Ему стало неловко, и он отошел за кусты. Кто-то ломанулся следом. Он быстро повернулся и столкнулся взглядом с женщиной. Она резко затормозила. Умоляюще протянула руку к его папиросе:
– Дай!
Он отдал ей недокуренный бычок. Молча смотрел, как она затягивается. Довольно молодая, но изможденная. Одета для такой погоды слишком легко и как-то несуразно, неумело – что было, в то и оделась. Волосы серые, некрашеные – простолюдинка, значит. Руки исцарапаны. Она курила взахлеб, лихорадочно. До самого конца, обжигая пальцы и плача. А потом и вовсе разрыдалась. Схватилась за его рукав, как за спасательный круг.
– Ты к землянам устроился, да? – она ткнула в голубую эмблему. – Как тебе удалось? – в голосе зависть и отчаяние. – Пожалуйста, забери меня отсюда-а! – она вновь принялась рыдать, капая на его рукав слезами.
Сердце у него переворачивалось. Он осторожно расцепил ее пальцы, высвободил рукав. Шварц его убьет, если он притащит женщину. С другой стороны, вряд ли насмерть: он уже понимал, что Шварц больше пугает. А он сделает хоть что-нибудь. Хоть один человек с этой планеты будет не проклинать его, а благодарить.
– Заберу, – буркнул он. – Если курить бросишь.
Курящие женщины ему не нравились. Чистой воды эгоизм, если учесть, что сам он не собирался отказываться от зелья. Вот такое он дерьмо, что хочешь, то с этим и делай.
– Брошу! – клятвенно пообещала она. Глаза прояснились. Огромные, синие, полные слез и зародившейся надежды. – Я вообще-то не курю. Просто… сил уже никаких не осталось, – она опять заплакала, но тихо, без надрыва.
– Я служу на «Ийоне Тихом», – сказал он. – Земной крейсер. Вон, стоит посреди площадки. Собирайся и приходи.
– Нет! – она испуганно вцепилась в его рукав. – Подожди меня, я быстро! Только пожитки возьму, туда и обратно.
Она исчезла за кустами, а спустя миг – он не успел даже новую папиросу зажечь – возникла снова. В каждой руке по ребенку, и еще один на груди висит. Ничего себе, пожитки! Иоанн Фердинанд сглотнул и прикрыл глаза. Перед ними тут же возник призрак разъяренного Шварца.
Шварц даже не смог достойно отреагировать. Вот тебе и
