И все же, растирая свежеприобретенные ушибы и синяки, я оказалась внизу эскалаторного тоннеля. Теперь оставалась сущая безделица – проползти метров пятьдесят по узкому круглому тоннелю из очень гладко отполированного камня. Несмотря на то что это заняло полчаса, это был прямо-таки отдых.
Потом пришлось спрыгнуть вниз на платформу с порядочной высоты – но тут мне помогли остатки адреналина в крови.
На платформе меня ожидал менее опасный, но во сто крат более неприятный сюрприз: я была совершенно голой. В кепке, рюкзаке – и все. Должно быть, я покраснела всеми частями тела. Тут же мне показалось, что вся платформа смотрит на меня, и только на меня. То, что я четко видела, что все воспринимают мой костюм Евы совершенно нормально, меня не утешило. Мне все равно было ужасно неловко. Пытаться прикрыться руками было бы нелепо, и пришлось идти так, не поднимая глаз и делая вид, что все в порядке.
Разумеется, на меня смотрели. Но черт меня побери, если я понимаю, почему на меня смотрели так, словно здесь это было вполне приличной летней одеждой, когда поголовно все остальные были одеты! Я с трудом дождалась поезда – поезд был забавным, ярко-салатовым и вообще состоял не из обычных вагонов, но из тележек или открытых платформ, сцепленных в вереницу. Я тихонько села в уголок, постаравшись сесть как-то поприличнее, насколько это вообще было возможно в моем виде. Встречаясь с кем-то глазами, я краснела еще больше.
Потом я решила отвлечься и, достав рюкзак, стала приводить себя в порядок – оттерла грязь и кровь с коленок и локтей, причесалась… Вот только откуда у меня в рюкзаке оказались расческа и туго набитый крупными купюрами кошелек? Потом я стала наводить макияж с помощью добытого на «трехминутке» набора. Косметика была шикарной – что-то вроде здешнего варианта «Диора».
Положив последний штрих румян на скулы, я обнаружила, что одежда ко мне вернулась – но уже другая. Теперь это было короткое облегающее платье из мягкой, радужно переливающейся ткани, с соблазнительным вырезом и почти без рукавов, на ногах были модные туфли на платформе. Волосы из пепельных стали рыже-каштановыми. В общем, я себе понравилась. Если бы еще не ощущение, что кто-то подсматривал, пока я красилась, – я была бы счастлива.
Объявили мою станцию. Как оказалось, карта метро изменилась, и мне нужно было сделать пересадку. По лабиринту пересадки я блуждала непривычно долго – широкие мраморные лестницы неизменно приводили в тупики, а в темные закоулки заходить не хотелось. В конце концов я вышла на некую станцию, которая была еще не моей, но уже ближе к той, что была мне нужна. Потом еще блуждания и пара тоннелей с ползаньем на карачках – и я добралась. Платформа отчего-то была стеклянной и прозрачной. Внизу крутились шестерни гигантских механизмов. Идти было не то что страшно – жутко. Казалось, я слышу чудовищные лязг и скрежет.
Поезд был форменной грудой металлолома, причем хорошенько помятой неким усердным рабочим перед тем, как его разрешили выпустить на пути. Ржавые железяки, оторванные наполовину поручни, мусор и грязь. Зато посреди каждого вагона стояли роскошнейшие диваны с обивкой из белой кожи, новые и блистающие чистотой. Разительный контраст. Я взяла со столика стакан с напитком и возлегла на диване, ибо спинка была сделана так, что просто сидеть было невозможно. И поезд тронулся. Он не то что помчался – поезд просто решил пойти на взлет. Я вжалась в диван и старалась поплотнее сжать зубы, чтобы не прикусить ненароком язык. А поезд выезжал на метромост. Только это был не мост, а еще одна груда металлолома. И впереди виднелась пропасть, над которой шли до ужаса тонкие рельсы. Я зажмурилась, как всегда делаю, когда мне страшно.
Первую дыру поезд преодолел успешно, потом были еще две. Над последней пропастью он повис в воздухе последним вагоном – и начал медленно сползать вниз. Я попрощалась с жизнью. Но машинист сделал что-то эдакое – и мы все-таки выползли, хотя я и слетела с дивана, больно ударившись локтем и затылком. Поезд ехал тихо-тихо, я пила напиток, ибо стакан был непроливаемым. За окном, если можно назвать окном пустую железную раму, был туннель, неожиданно широкий. Поезд затормозил, потом остановился.
«Поезд дальше не идет по причине неисправности, пассажирам следует выйти из вагонов!» – объявил машинист. Я покорно вылезла, присоединилась к куче прочих пассажиров. Среди них была симпатичная светловолосая девчонка в рваных джинсах и неописуемо яркой маечке. В руках у нее было большое страусовое перо.
– Пошли! Я знаю путь покороче! – цапнула она меня за руку с бесцеремонностью истинной горожанки.
И потянула меня куда-то в боковые тоннели и проходы в стенах. Мы шли по странно чистому и широкому тоннелю довольно долго. Там было удивительно свежо и легко дышать, как в парке. Но за спиной неожиданно послышался шум и стук приближающегося поезда. Я опять страшно испугалась, но не могла пошевелиться. Спутница оттеснила меня к стене. Поезд уже был совсем рядом. Оказалось, что боялась я напрасно – тоннель был по крайней мере раза в два шире, чем поезд. Но все-таки было в этом что-то ужасно неприятное. Девица махнула поезду рукой, жестом, каким бы я останавливала такси, и – вот чудеса, поезд все-таки затормозил. Мы зашли в кабину к машинистам и сели на стулья, которые стояли у них в кабине.
Ехать было приятно – скорость, темнота, рассекаемая лучами фар, мерный стук поезда. Машинисты были двумя милейшими молодыми парнями и заигрывали с нами, как могли. Мне даже дали повести поезд – и я чуть не впечатала его в стену, не заметив поворота. Но все обошлось – меня вовремя оттеснили от руля, или штурвала, или как это еще там называется…
И вот наконец моя станция. С выходами в отличие от входов и пересадок в Городе все было в порядке, и я выбралась наверх без приключений. Я опять забыла номер автобуса, но в Городе, где они менялись чуть ли не на ходу, это было не важно. Я расспросила людей, и они подсказали мне, куда перенесли остановку, одна бабулька даже вспомнила номер автобуса. Автобус был самым обыкновенным, маленьким, такие у нас ходят где-нибудь в области. Только вот пассажиры были необыкновенными. Представьте себе два ряда серых кукол, молчаливых и серьезных, только в глазах едва теплится жизнь. Я робко села у двери, автобус тронулся. Ехал он с огромной скоростью, но на совершенно пустом шоссе это было не опасно. Я успела даже задремать, прежде чем за окном показались знакомые кварталы. Это были Башни – нежилое жутковатое место, каждый раз приводившее меня в шок.
Представьте себе высотный дом этажей этак в сто, узкий – от силы на два подъезда, с мертвыми глазницами окон. Изо всех грубо заделанных швов торчит – на метр, на два – изрядно проржавевшая арматура. Отдельные балконы без поручней, другие вообще приделаны под неестественным углом: свисают вниз.
