Но на этой карте Периферик отсутствовала, хотя ко времени Нанокоста ей было уже за сто лет. Ее перестраивали, расширяли, снабжали навигационными устройствами, чтобы управлять автоматическим транспортом, – но кольцевая оставалась по-прежнему узнаваемой, очерченная постройками и естественными препятствиями, мешавшими ей измениться слишком сильно. На немногих сохранившихся картах она всегда была столь же заметной и важной частью городского ландшафта, как Сена и многочисленные парки и кладбища.
А почему ее нет на этой карте?
Движимая любопытством и подозрительностью, Верити перевернула карту и поискала выходные данные. Внизу обнаружился значок копирайта и год: 1959. Карту напечатали за столетие с лишним до катастрофы, еще до того, как была закончена Периферик. Странно, что нет даже намеков на кольцевую: неполных ее отрезков, планируемых и строящихся участков. Возможно, издатель перепечатал старую карту?
Но зачем слать копии старой карты? Какой смысл? Если ради напоминания о случившемся подо льдом Елисейских Полей, то можно найти способы куда действенней и внятней.
Верити снова посмотрела на загадочную карту и обнаружила новые расхождения с известным. Несуразности, никак не укладывающиеся в привычную картину. Это шутка? Насмешка? Скучная и нелепая затея.
Верити скрутила карту и сунула в цилиндр, желая отправить по случайному адресу.
– Я в такие игры не играю, – пробормотала она.
В дверь постучали. Питер? Но слишком уж резко, по-деловому. Верити решила проигнорировать, потом подумала, что если это из Бюро, то они войдут в любом случае, с согласия хозяйки или без. А если прибыли новости о трибунале, так лучше их услышать прямо сейчас.
Она рывком распахнула дверь:
– В чем дело?
За дверью стояли молодые мужчина и женщина, одетые в темные, очень официальные костюмы, на фоне которых резко выделялась белизна воротничков. У обоих незваных гостей соломенного цвета волосы были обильно смазаны гелем и зачесаны назад – настолько одинаково, что пришедшие казались братом и сестрой. Оба выглядели напряженными, будто сжатые пружины, опасными, безжалостно эффективными – и хотели, чтобы Ожье это поняла.
– Верити Ожье? – спросила женщина.
– Вы знаете, кто я.
Женщина сунула Верити под нос значок, сверкающий голограммами и металлической пленкой. На нем под звездами и полосами СШБВ – поясной портрет блондинки, динамическая картина, вращающаяся вокруг своей вертикальной оси.
– Я агент Рингстед из Бюро безопасности. Мой коллега – агент Молинелла. Пройдемте с нами.
– Еще пять дней до трибунала!
– У вас пять минут, – сказала агент Рингстед. – Хватит, чтобы собраться?
– Постойте, – упрямо произнесла Ожье. – Суд надо мной – дело Бюро древностей. Может, я там и напортачила – кстати, это ни в коем случае не признание вины, – но если и напортачила, Бюро безопасности уж точно к этому отношения не имеет. Я думала, ваше дело – охранять Заросль. Вам что, нечего больше делать, кроме как осложнять мне жизнь?
– Вы разве не знаете, что вашим случаем занялось Бюро уголовных преступлений? – спросила Рингстед. – Оно хочет воздать вам должное. Считает, что вы слишком расслабились, позволяете себе разгуливать по Земле, не думая о последствиях.
Молинелла кивнул в знак согласия и добавил:
– Они считают, что уголовное обвинение и суровый приговор будет именно тем, к чему должным образом прислушаются остальные.
– Под суровым приговором вы, случайно, не имеете в виду тот, который заканчивается некрологом? – спросила Ожье насмешливо.
– В общих чертах, – ответила Рингстед. – Думаю, вы поняли, что в данный момент вам лучше иметь дело с безопасностью, чем с уголовкой.
– А разве вы работаете не на одно и то же правительство?
– Теоретически – да, – задумчиво согласилась Рингстед, будто услышав об этом впервые.
– По-моему, это уж слишком сюрреалистично. Что мне делать?
– Идти с нами, – напомнила Рингстед. – Вас ожидает корабль.
– И еще – захватите карты с собой, – добавил Молинелла.
Ожидавший корабль был неприметным шаттлом делового образца, без маркировок. Отчалил он из порта, ближайшего к дому Ожье, и пошел сквозь местное движение по траектории, требовавшей правительственного разрешения, причем высокого уровня. Вскоре шаттл уже летел сквозь внешние районы Заросли, в опасной близости от запретной зоны, которая окружала Землю. Несомненно, судно продвигалось по кратчайшему пути на другую сторону околопланетной сети, вместо того чтобы идти вокруг, сберегая топливо.
Когда Ожье осталась в одиночестве – агенты ушли к экипажу, – она занялась изучением карты. Собираясь, сунула ее в карман прямо в цилиндре для пневмопочты. Упрямство и злость заставили ее отчасти пренебречь приказом Молинеллы, и прочие карты она не взяла. Но эту, прибывшую последней и рассмотренную, захватила. Раньше она казалась издевательской подделкой, но теперь Ожье задумалась: может, у нее есть и другой смысл? Верити изучила карту снова, желая увериться, что не ошиблась. Нет. Все, как и отметила: пастельные приглушенные тона, Периферик отсутствует, копирайт – 1959 год. И все то же ощущение чего-то фундаментально неправильного, еще не замеченного. Ожье повертела карту так и сяк, надеясь, что причина тревоги станет очевидной. В тишине и спокойствии кабинета наверняка бы определила, в чем дело, за минуты. Но шаттл дергался и трясся, мешал сосредоточиться. В конце концов, тайна карты заинтриговала Ожье не меньше, чем место, куда везут ее саму.
Шаттл задергался иначе, и Верити поняла: он тормозит и маневрирует, приближаясь к порту назначения. Сквозь узкие иллюминаторы виднелись массивные конструкции Заросли: колеса со спицами, части ободьев, сферы и цилиндры, собранные воедино, будто символы причудливого инопланетного алфавита. Хотя архитектура по стандартам Заросли не была очень уж необычной, Верити не узнала района. Жилые модули казались темными и очень старыми. Их поверхность испещряли, будто опухоли, напластования позднейших надстроек. На человеческое присутствие указывала лишь редкая сеть крошечных золотистых огоньков. Ожье напряглась – место напоминало или тюрьму особо строгого режима, или психиатрическую лечебницу.
В особенно темной области одной из сфер открылся небольшой люк, зажглись сигнальные красные и белые огни, и шаттл направился к отверстию, едва способному его вместить. У Ожье вспотели руки, трясущиеся влажные пальцы стали размазывать чернила по карте. Верити сложила ее и сунула во внутренний карман пиджака, стараясь подавить дрожь.
Шаттл причалил. Агенты вывели Ожье сквозь шлюз в лабиринт стерильных черных коридоров, изгибающихся, поворачивающих, уводящих вглубь сферы.
– Где мы? – спросила Ожье. – Что это за место?
– О Бюро безопасности вы уже слышали, – сказал Молинелла. – Теперь же добро пожаловать в Бюро чрезвычайных ситуаций, к нашему старшему брату, который куда секретней и могущественней нас.
– Такого Бюро не существует!
– Мы именно об этом вам и сказали только что.
Агенты провели Верити через серию постов. На одном красовался змееробот производства прогров, помеченный большим перечеркнутым «А» – то есть механизм никоим образом не связан законами робототехники Азимова. У Верити пробежал по шее холодок, пока змей изучал ее.
За постами был недлинный коридор, заканчивавшейся чуть приоткрытой дверью, откуда на черное решетчатое покрытие пола лился оранжевый свет. Перед дверью стоял вооруженный охранник в шлеме. Из-за нее доносились омерзительные тонкие звуки, словно царапали стекло, – у Ожье заныло в зубах. В скрипе и визге угадывалась структура и периодичность, и Верити распознала музыку, хотя и не смогла определить, какую именно. Женщина стиснула челюсти, решив, что отвратительные звуки не выведут ее из себя – для чего, должно быть, они и предназначались.
Охранник ступил в сторону и указал на дверь. Верити заметила под его шлемом наушники. Молинелла с Рингстед остановились, позволяя ей перешагнуть порог в одиночестве.
Ожье толкнула дверь, окунувшись в поток музыки, и ступила внутрь. Там простиралась комната размером со все жилище Ожье, но обставленная куда пышнее и роскошнее. Фактически она выглядела копией гостиной восемнадцатого или девятнадцатого века – той, что могла бы принадлежать усердному натурфилософу. У колоссального стола пожилой человек самозабвенно предавался производству музыки. Он стоял спиной к Верити, одетый в лиловый атласный смокинг; серебристо-белая шевелюра, зачесанная назад, ниспадала на плечи. Руки орудовали инструментом, который мужчина придерживал подбородком. Пальцы одной руки прижимали струны, другая водила длинным дугообразным смычком. Все тело мужчины двигалось в такт извлекаемым звукам.
Наблюдать это было чудовищно. К горлу подкатила тошнота, Ожье отогнала ее усилием воли. Человек был хорошо знакомым, но Верити встречалась с ним в совершенно другой обстановке.
