– Гратиас, амиго!
– Ага – улыбнулся я ему сквозь забрало и подтолкнул вперед.
– Мы убьем этого бастардо! – продолжил сборщик с оттянутыми чуть ли не до плеч мочками ушей, со вставленными в них обрезками бамбукового ствола.
– Ага…
– Вон впереди подъем, амиго!
– Ага.
– Быстрее! – замахали нам от достаточно вместительно платформы грузового лифта.
С лязгом опустились решетчатые заслонки, лифт с лязгом и визгом с удивительной скоростью взлетел вверх. Все сгрудились у решетки, наблюдая за уходящим вниз городом.
– Может увидим долбанного отсоса? – с надеждой спросил кто-то из них, когда лифт уже останавливался.
– Да его положили уже! – уверенно заявил второй – Сейчас отрубят сирену.
Лифт встал. К этому моменту я уже стоял боком и сразу увидел замерших на краю этажа двоих в бронежилетах и шлемах. Поймал пристальный взгляд одного из их, уже раскрывшего рот, чтобы задать очевидный вопрос. Отшагнув, вскинул автомат и в упор всадил в каждого по несколько пуль, целясь под нижний обрез бронежилета. Повернувшись, перечеркнул очередью только начавших оборачиваться хренососов, после чего вернулся к первым двум и добил их, опустошив магазин. Услышав крики, шагнул внутрь здания. В разгоняемой парой не слишком ярких светильников полутьме увидел двоих – перемотанного бинтами лежащего парня и бегущую ко мне с копьем наперевес кричащую девку. Выстрел из обреза отшвырнул ее назад, после чего я заглянул в крохотную клетушку у стены, где прикончил писклявого старпера, прятавшего за спиной нож. И вернулся к перевязанном парню, опустившись рядом, спешно перезаряжая автомат и не спуская глаз с единственного входа – стальной сдвижной двери в противоположной стене.
– Ты кто, амиго? – выдохнул раненый, с перемотанной башкой. Бинты открывали только нижнюю часть лица – Что за стрельба? А? Кто палил?!
– Кто тебя так? – проигнорировал я вопрос.
– Стальной… экз…
– Ну?
– Махнул рукой… снес половину лица… орал про сучьего ублюдка Оди… потом пробил мне кулаком в бок… порвало кожу… сломало ребра… а потом еще удар… и я наконец-то отключился. О Мама…
– Вот так сходу взял и врезал тебе?
– Нет… нет… сначала он спросил не видел ли я гребаного ушлепка Оди. А когда я сказал, что не видел… он заорал, что тогда мне нахрен не нужны мои гребаные глаза… и… и вырвал мне глаза вместе с лицом! Я ослеп из-за Оди! Да я его даже не знаю! Не знаю! А ты? Ты знаешь его?! Ты знаешь гребанного Оди?!
– Где тот экз?
– Он затих… его пронесли час назад. Во второй лифт… так ты слышал что-то про гребанного Оди, амиго? Я не узнаю твой голос…
Встав, я огляделся, наведался к лифту, забрав сумку и не забыв содрать с одного из охранников разгрузку, что бы тут же напялить ее на себя и, распихав по отделениям трофейные боеприпасы, двинуться к проходу, задумчиво бормоча:
– Где мой экз?
– Амиго… так ты… ты… – уронив голову на бок, раненый что-то забормотал. Он уже входил в фазу агонии и, если ему повезет, она продлится недолго.
За узким коридором, снабженным толстыми бетонными укрытиями, способными вместить прижавшегося к стене бойца в полном снаряжении, никого не было. Но я понимал – это ненадолго. И постарался ускориться, благо коридор был идеально прямым, а все отходящие от него в прошлом двери были замурованы. Я пробежал тридцать метров и ненадолго оказался в густом сумраке. Почти никакого света. Зато впереди мерцает тусклый желтый свет, освещая разошедшиеся в стороны изогнутые стены. На мгновение остановившись на пороге, я огляделся.
Округлое небольшое помещение. Напротив меня – следующий коридор. Глянув наверх, я понял суть этого «аппендикса» – в широкой щели пряталась поднятая железная створка, толщиной сантиметров в десять. Вот дерьмо… Осмотревшись внимательней – оставаясь в сумраке – на стенах я увидел две камеры наблюдения. Допотопные старые ящики, покрашенные в темный цвет.
Я невольно дернулся, когда впереди замелькал луч фонаря, а затем послышалось нервное посвистывание, что прервалось характерным щелчком и треском эфира:
– Да?
– Рацию отнес?!
– Несу! Несу я!
– Живей!
– Да рядом я уже! – зло прохрипели в ответ из коридора.
Я рванулся вперед, в несколько прыжков преодолев опасное место, влетев в противоположный коридор и резко остановившись в сантиметрах от охреневшего гоблина, что никак не ожидал моего появления и замер подобно испуганному оленю.
– Давай еще быстрей! Они не отвечают на звонок телефона! – столь же нервно донеслось из крепко сжимаемой в потной лапе рации.
Я поощряюще улыбнулся.
– С-си… – пробулькал побелевший гоблин, для чего-то наводя дрожащий луч фонаря себе на лицо и широко-широко улыбаясь, показав весь свой кариес и позеленелые десны.
– Канал общий для всех?
– Си?
– Канал рации – общий для всех? Все на нем говорят?
– Н-нет, сеньор. Этих всего три – чуть ожил бледный гоблин в рубашке без рукавов и воротника – Обычно они для садовников…
– А ты садовник?
– Си, сеньор.
– А зачем тебе нож, винтовка и мачете, если ты садовник? – зевнув, поинтересовался я, не теряя времени зря и оглядывая те коридоры, что начинались за спиной вляпавшегося ушлепка – Розы совсем охренели, а морковка грозится порвать жопу любому, кто ее сожрет?
– Сеньор… в сидаджи неспокойно… нам сказали взять оружие – мы взяли. Мы садовники, сеньор.
– И ты никого не убивал?
– Никогда, сеньор! Меня изгнали, когда я, спасая себе жизнь, убил сошедшего с ума дивинуса!
– Дивинуса?
– Священные звери, сеньор. Вижу вы не из этих краев? И такие мышцы… будто отлиты из закаленной стали. Хотел бы я такое тело…
– Звери с электроникой внутри? Генномодифицированные?
– Очень сложные слова, сеньор. Может и да. Дивинусы – посланники Матери. Они сошли на грешную землю, чтобы заботиться о реках и долинах, о лесах и горах. Они часто встречаются мирным путникам, но почти всегда проходят мимо. А порой приносят в дар только что убитого хромого оленя или гроздь вкусных ягод. Я слышал, что один дивинус принес даже целебную траву… Они славные и добрые. Почти всегда…
– Ты дважды повторил это.
– Что, сеньор?
– Почти всегда – ты дважды сказал это.
– Да… Почти всегда. Но иногда даже посланники бога сходят с ума, сеньор. Я убил спятившую лисицу! Она еще оставалась быстрой, но ее пожирали черви… падали из ушей, лезли из носа… и она убивала все, что попадалось ей на глаза.
– И ты убил ее?
– Она хотела убить всех нас! Ни за что! И начала с моей женщины, набросившись на нее из зарослей… Да, я убил ее. Тесаком. Но она успел вырвать у меня два куска мяса из ноги. С тех пор я хромой. Истекая кровью, я плакал над умершим дивинусом. Но вряд ли он простил меня. Как не простила Мать и не простило родное племя.
– Мать?
– Ее стальные вооруженные всевидящие глаза…
– Открыли огонь по тебе? – понимающе кивнул я, забирая рацию и фонарик.
– Да, сеньор. И племя изгнало меня. Я долго скитался, пока не вернулся к этому сидаджи, где и осел, выращивая овощи. Простите меня, сеньор.
– За что?
– За то, что я хочу прожить чуть подольше и поэтому отнимаю ваше время.
– А если я не убью тебя?
– Я спрячусь в самой темной дыре – а я знаю такую – и затаюсь. Если вы победите и уйдете… я уйду следом или останусь тут. Если вы умрете… я разобью себе голову о стену и скажу, что это сделали вы, оглушив меня.
Секунду подумав, я усмехнулся:
– Ладно, хромой садовник. У меня не слишком хорошие воспоминания про сады и садовников, но тебе я дам шанс. Исчезни. И никогда больше не попадайся мне на пути.
– Нет, сеньор! Никогда!
– Где трофейный экзоскелет с бойцом внутри?
– Выше, сеньор. Они тщательно охраняют его.
– Пытаются выковырять?
– Нам не разрешают смотреть. Это в одном из залов на шестидесятом этаже. Зеленая большая кнопка, сеньор.
– Садовник…
– Да, сеньор?
– Ты ведь не лжешь мне?
