Два вражеских истребителя-бомбардировщика скинули на аэродром восемь пятидесятикилограммовых бомб. Ни дежурное звено, ни зенитная артиллерия не смогли им помешать. Семь бомб взорвались, наделав на краю взлетной полосы воронок, восьмую потом подорвали саперы. Осуществи немцы сброс чуть позже и смерть прошлась бы по забитой людьми стоянке, но они поторопились, и погиб только замполит третьей эскадрильи капитан Левушкин. Он бежал вслед за Виктором и был убит осколком.
Дальше началась начальственная истерика. На аэродроме очень некстати оказался начштаба дивизии и то, как они с Шубиным материли друг друга, слышал весь полк. Потом уже Шубин, злобный, заикающийся от бешенства, буквально порвал комэска-один Иванова и его дежуривших летчиков. Потом прилетел комдив и порвал уже и начштаба и Шубина, в общем, всем, кто смотрел за этим издалека, было весело.
Как считал Виктор, комполка был не виноват. Немцев прозевали посты ВНОС и когда они появились над аэродромом, взлетать было уже поздно. Зенитчики тоже проспали их появление, открыли стрельбу в самый последний момент, когда бомбы были уже сброшены. Тридцатисемимиллиметровые огурцы, летящие вслед вражеским самолетам, придали тем изрядной прыти и враги быстро скрылись из виду. Но Виктор еще при их атаке успел разглядеть, что это были не мессеры. Они были слишком уж лобастыми, с другой формой фюзеляжа и крыльев, даже звук их моторов был другим.
День оказался безнадежно испорчен. И было даже не столько жаль погибшего Левушкина — покойный был в общем неплохим человеком, Виктору было жаль себя. Торчащий из земли хвост авиабомбы вновь и вновь вставал перед глазами, вызывая неприятный холодок внизу живота. Смерть прошла буквально в волоске, лишь мимоходом мазнув взглядом, и этот взгляд продирал до печенок…
…Проснулся Саблин от того, что что-то щекоча мазнуло по лицу и качнулась кровать. В комнате была прокладная темень, за открытым, незанавешенным окном тоже. Вокруг была тишина — полк еще спал. По полу зашлепали босые ноги, что-то звякнуло и послышалось бульканье. Продрав глаза, он увидел белеющую во мраке невысокую округлую фигурку Майи. Девушка пила воду из чайника.
— Будешь? — спросила она. — Ты меня разбудил. Хрипел что-то во сне и зубами скрежетал.
Холодная вода полилась в пересохшее горло, освежая и возвращая к жизни. Кошмарный сон растаял бесследно, оставив после себя липкий пот и бешено колотящееся сердце. Он поднялся с кровати и пошел к умывальнику. Вернулся мокрый, посвежевший, завалился на кровать, думая урвать еще часок сна. Майя сразу, по-хозяйски, закинула на него ногу, обиженно зашептала:
— А все-таки ты, Витя, козел. Ты зачем вчера пьяный приперся? В следующий раз прогоню, — она сердито засопела, — будешь Дуньку гонять.
Он не ответил. Хотелось спать, разговаривать, а уже тем более оправдываться не хотелось.
— А что это за хромой старлей, с которым ты обнимался? — спросила Мая. — Он весь день сегодня у штаба отирался.
— Ты что, Сашку Литвинова не знаешь? — раздраженно ответил Саблин. — Это же полковой старожил, я потом на его МиГе довоевывал. Теперь у нас в эскадрилье замполитом будет.
— А он симпати-ичный, — протянула она.
— Да на здоровье, — буркнул Виктор. Спать хотелось неимоверно. Сон обволакивал, уносил куда-то вдаль.
Мая фыркнула, потом немного поерзала устраиваясь поудобнее, спросила:
— Девки болтали, что у него нога деревянная. Или брешут?
— Ступни нет, — Саблин обреченно выдохнул и вновь открыл глаза, — На протезе ходит. А вообще парень хороший — фашистов бил крепко. Этот не будет лозунгами вещать.
Майя хихикнула. Потом пару минут он тихо лежала, и когда Виктор уже практически уснул, громко зевнула и спросила:
— Когда там подъем будет? Еще часок можно поспать?
— Четыре утра, — тихо сатанея, ответил он.
— Тут, в БАО, сапожник есть, — вновь зашептала Майя, — вчера рассказывали. Шикарные сапоги шьет, я уже договорилась. Осталось кожу достать, но это тут, в городке купить можно. Я узнавала. Быков такие Таньке своей заказал, все надеется, что она ему чаще давать будет. Фифа, — Майя фыркнула, — Дашь четыреста рублей, а то эти кирзачи уже ноги стерли.
Виктор сердито засопел. Нечастые визиты за удовольствием уже обошлись ему в изрядное количество материальных благ и Майя не собиралась останавливаться на достигнутом.
— Подождут сапоги, — буркнул он. — Я жене вчера денег отослал, осталось немного, на пропой.
Девушка обиженно замолчала, потом засопела, демонстративно отвернулась к нему спиной. Он усмехнулся про себя и в очередной раз попытался уснуть…
Через час Саблин, в окружении летчиков, уже стоял у КП, ожидали Шубина. Над краем горизонта показался ослепительный диск солнца и верхушки тополей позолотились, встречая новый летний день. На доброй трети аэродрома, закрытой от солнечных лучей деревьями, все еще царил полумрак, но работа кипела уже вовсю. Воздух дрожал от рева прогреваемых моторов, деловито сновали механики и красноармейцы из БАО, полки готовились работать.
— Козлов, что за внешний вид? — видимо командир уже с утра был не в духе, — возьми тута у моего механика самую грязную паклю и пришей вместо подворотничка. Будет белее. Товарищ Быков, а вы чего это зеваете во-всю ширь аэродрома? Ночью тута спать надо, решительно копить силы на разгром ненавистного врага. Вы же, товарищ капитан, слишком сильно увлеклись своей половой жизнью и не следите за жизнью эскадрильи. А это тута в корне не правильно. Вы должны пекать не нашу машинистку, отвлекая личный состав штаба от выполнения своих обязанностей, а своих летчиков, каждого по очереди. Или это не они, подлецы, позавчера сменяли на водку четыре комплекта казенного белья и устроили пьянку? Раздолбаи! Как что, так сразу тута вторая эскадрилья… Саблин, а ты чего лыбишься? Я что-то смешное сказал тута? Или ты желаешь недельку подежурить на аэродроме?
Он обвел строй красными воспаленными глазами и продолжил уже спокойнее.
— Вторая эскадрилья пока в резерве. Остальным… заявок сегодня много, так что будем тута работать ударно, по стахановски. Через десять минут вылет, прикроем работу "Илов" по переднему краю. Поведу сам. Пойдут Саблин, Ларин, Ильин, Ковтун и, — Шубин задумчиво пожевал губами, — и Остряков. Надо молодежь натаскивать, ставить на крылья. А то они как кресты видят, так сразу прыгнуть норовят тута, — подкинул он булыжник в Славкин огород.
Полет чем-то напоминал прогулку. Взлетели, собрались, дождались пятерку "Илов" и пошли по маршруту. На месте Илы принялись сталью и огнем обрабатывать вражескую арт-батарею, а истребители накручивать в небе восьмерки. После, по завершению штурмовки, проводили подопечных до родного аэродрома. Все просто и привычно, вот только у Виктора немного ныла натруженная шея, и побаливали глаза. За этой простотой стояла напряженная воздушная работа.
