Спецназеру пришлось отвернуться, дабы его смех не был слишком уж заметен окружающим, да и менту тоже — а то хрен их знает, аборигенов этих, какие у них тут санкции предусмотрены за неуважение к суду. Потом Васкес заметил:
— Всё-таки нехорошо как-то. Обвиняемый должен иметь право на защиту.
— Брось, Хренио! При простых и понятных всем законах обвиняемый вполне может защищаться и сам, и не нужно ему для этого никакого адвоката, — эти западники прямо-таки зациклены на своей сложной и навороченной юриспруденции, с которой в натуре без профессионала хрен обойдёшься. Хотя — что греха таить? У нас, что ли, с этим так уж сильно лучше? Догнали Запад, млять, того и гляди — перегоним на хрен!
— Но ведь они же иностранцы! Я не вижу, чтобы им кто-то переводил!
— Да понимают они. Взгляни, вон тот крайний слева, постарше который, уж больно внимательно вслушивается. Знает он турдетанский, просто на допросе дурака включал. Да и оба других хоть с пятого на десятое, да понимают — слов ведь общих не так уж и мало. Ты ведь понял тогда, в самом начале, Акобала — с трудом, не сразу, не всё, но суть понял. Хотя, сам ведь прекрасно знаешь, что твой баскский здорово от турдетанского отличается. Вот и они точно так же. Ну и не может же такого быть, чтобы все их предшественники ходили в набеги удачно. Кто-то, да попадался, кого-то, да вздёрнули — должны были знать, на что идут.
— Ну, может, ты и прав. Хотя… Они ведь даже не участники нападения на нас — так, пособники, лошадей сторожили. А их судят как настоящих бандитов.
— Сегодня эти сторожили, а те нападали, а завтра поменялись бы — какая разница? Да и простые тут законы, Хренио. Состоял в разбойничьей шайке, участвовал в разбойничьем набеге — значит, разбойник. А раз разбойник — повесить «высоко и коротко».
— У нас это тоже так формулируется — «высоко и коротко», — машинально подметил испанец.
— Это стандартная латинская формулировка, я как раз её и передразнил.
И тут мы все втроём едва не прыснули в кулаки. Пока мы обсуждали вполголоса по-русски турдетанское судилище, оно уже закончилось, и Рузир торжественно огласил приговор:
— Негодяев, виновных в разбое, повесить высоко и коротко! — ага, мы и сами в осадок выпали, именно так и сформулировал — «высоко и коротко»!
— Ты, кажется, только что говорил, что это латинская формулировка? — хмыкнул Володя, — Тогда она должна быть римской, а не местной, а что мы слышим в реале?
— Я тоже прихренел не меньше твоего, — заверил я спецназера, — Хотя — кажется, понял — вроде, логично вырисовывается…
— А чего понял-то и чего вырисовывается?
— Ну, у римлян традиционное повешение, кажется, не в ходу. Появится только в имперские времена, и ближе к поздним, а пока у них повешение — это одно из неофициальных названий распятия на кресте. Удушение верёвкой им известно, но именно удушение, без виселицы. А настоящее повешение — не ихнее, у кого-то переняли. Может, у германцев, может — у кельтов…
— Скорее, у кельтов, если не исходно испанское — уточнил Васькин, — Германцы далеко, кельты близко, а турдетанам эта казнь, как видите, прекрасно известна.
— Однозначно, — развёл я руками, — И тогда получается, что и формулировка «высоко и коротко» — либо испанско-иберийская, либо кельтская, а римляне её, выходит, просто собезьянничали у кого-то из них, да на латынь перевели.
— Получается так, — пожал плечами Володя.
Не знаю, как с этим обстоит дело у цивилизованных греков с римлянами, а в иберийской Испании приговорённых долгим ожиданием казни не мурыжат. Могут, конечно, отложить до утра, если есть где держать под замком и стражей, а суд только вечером закончился, но у нас-то указанное действо происходило среди бела дня и не затягивалось излишней бюрократической волокитой. А в силу самоочевидности ожидаемого приговора подходящие для его исполнения деревья с крепкими сучьями были присмотрены и выбраны заранее. Выбирали их с таким расчётом, чтобы казнённые висели не рядом, но и не слишком далеко друг от друга. Нужно было, чтобы всех троих было хорошо видно отовсюду с той стороны. Ведь в чём главный смысл виселицы, как и финикийско-римского креста? В наглядности. Чтобы вороны не разоряли огород, вокруг него развешивают убитых ворон. И с обезьянами надо точно так же — чтобы бандиты призадумались, стоит ли им лезть туда, куда их никто не приглашал, на их пути должны висеть казнённые бандиты.
В полном соответствии с этим принципом назидательной наглядности трёх лузитанских разбойников и вздёрнули — ага, высоко и коротко. Кстати — никто, надеюсь, пищу не принимает? А то, если кто не в курсах, организм в момент гибели утрачивает способность контролировать некоторые из своих функций…
— Могли бы и сводить их просраться напоследок! — буркнул Володя, когда мы отошли, дабы не наблюдать этих физиологических подробностей и не нюхать сопутствующего им кумара.
— Да, зрелище — на очень сильного любителя, — поддержал Хренио.
— Так я ж разве спорю, господа? — хмыкнул я, — Но в этом-то ведь и главный воспитательный смысл. Просто убить в бою — это война, которая всё спишет. Прирезать после боя, пускай даже и с особым садизмом — это беспредел, который тоже война спишет. А вот так вот — спокойно, вдумчиво и наглядно — это правовое государство. Мы ведь, надеюсь, правовое государство собираемся на этих землях строить?
Тут-то и проявилась нагляднейшая разница между русским и западноевропейским менталитетом. Испанец глубокомысленно покачал головой, хотя перед этим тоже характерно хмыкнул, а спецназер и вовсе заржал, схватившись за живот, да и я ведь сам не без труда сдерживал смех. Сам ржал точно так же, когда при мне в первый раз так пошутили. Хотя — как говорится, в каждой шутке есть доля шутки…
— Но вот так-то зачем — в говне-то? — поинтересовался Володя, отсмеявшись, — Я всё понимаю, но это уж перебор.
— Ну, не скажи — для кого как. Для нормальных людей — может и перебор, а для дикарей нужен наглядный урок. Умереть красиво и героически — это одно, и этим их не проймёшь, а вот так, обоссавшимся и обосравшимся — совсем другое. Ссутся и срутся ещё и от сильного страха, и это тоже прописано в обезьяньей подкорке. И совершенно не вяжется с героической разбойной романтикой, скажем так. Долго они, конечно, не провисят — не удивлюсь, если уже этой ночью соплеменнички и товарищи по банде подъедут, снимут их и захоронят как положено по обычаю. Но пока будут снимать — и нанюхаются, и извозюкаются — ага, в этом самом. И со всеми сопутствующими ассоциациями. И чем конструктивнее они поразмышляют об этом — потом, как-нибудь на досуге — тем лучше.
