— Через час-полтора я уеду во дворец. Если вы определитесь со своими планами до этого момента — хорошо. Нет — сообщите о своем решении через графа Аурона… Еще раз большое спасибо… Я вас не задерживаю…
…Распахнув дверь в свои покои, я пропустил Илзе вперед, зашел следом, набрал в грудь воздуха… и почувствовал, что вот-вот сгорю со стыда: в глазах повернувшейся ко мне принцессы стояли слезы!
— Граф Аурон Утерс! Я возвращаю вам ваше слово…
«Вам???»
Услышав такое обращение, я почувствовал, что у меня обрывается сердце:
— Илзе, я…
— Граф, я не договорила… — вцепившись пальцами в поясок, выдохнула принцесса. И, собравшись с духом, выпалила: — Я вас недостойна, и считаю себя не вправе оставаться вашей подзащитной…
— Что??? — ошалело воскликнул я. И, сделав шаг к ней навстречу, осторожно взял ее за плечи: — Ты? Недостойна? Меня? Да что же ты такое говоришь-то? Это я тебя недостоин! Я не стал тебе говорить о том, что решил выкрасть Видящих! Я оскорбил тебя недоверием! Я…
Тоненький пальчик ее высочества прикоснулся к моим губам и заставил меня замолчать:
— Граф! Вы ни на шаг не отступили от данной мне клятвы! Вы придумали, как заставить моего отца отказаться от своих планов! Вы вынудили королей Элиреи, Онгарона и Морийора поступить так, как вы считали верным. Вы совершили невозможное, выиграв войну и не пролив при этом ни капли крови. А я… я в вас засомневалась… Мне стыдно…
— Я умолчал о том, что собираюсь выкрасть Видящих, Илзе! — еще раз повторил я.
— Вы имели полное право не посвящать меня в свои планы, граф: во-первых, вы — воин, а я — нет. Во-вторых, клятва Жизни подразумевает заботу, а не безграничную откровенность… В-третьих… в общем, повторяю еще раз: я освобождаю вас от данного мне слова…
Илзе смотрела на меня и плакала. Слезы скатывались по ее щекам, собирались на подбородке и одна за другой срывались в короткий полет к глубокому вырезу черно-желтого платья. Платья моих родовых цветов.
Понимание резануло меня по сердцу, как острый нож: платье было символом. Символом ее отношения ко мне!!! Выпустив ее плечи из своих пальцев, я сглотнул подступивший к горлу комок, собрался с духом и опустился на одно колено:
— Я не верну тебе свое слово, Илзе… Ни за что на свете… И… я дам тебе другое… Слово Сердца… Я знаю, что такой клятвы нет, но… если мне так хочется, то почему бы ее не придумать? Илзе Рендарр! Я, Аурон Утерс, граф Вэлш, отдаю вам свое сердце… и… обещаю, что никогда его не заберу…
— Ты сошел с ума? — глядя на меня округлившимися глазами, прошептала принцесса. — Ты вообще понимаешь, что мне только что пообещал?
— Да… — кивнул я. — Понимаю… Ты примешь эту клятву, Илзе?
Илзе зачем-то покосилась на входную дверь, а потом облизала пересохшие губы:
— Только в том случае, если ты примешь такую же клятву от меня…
…Рука адгеш-юли была легка, как лебяжий пух, бела, как предрассветный туман, и горяча, как ласки Кеите-иринэ. А еще от нее вкусно пахло молоком и сладостями. Полюбовавшись на запястье, хрупкое, как ажурные стеклянные вазы северян, Алван аккуратно прикоснулся к тоненькому пальчику, запутавшемуся в черных волосах, растущих на его груди, и вдруг почувствовал, что улыбается. Просто так, без причины.
Ощущение было странным. Как будто женщина, греющая его постель, вдруг взяла и согрела его душу…
— Дайана… — повернувшись к ней голову, еле слышно выдохнул вождь. И тут же услышал ответный шепот:
— Да, мой повелитель…
— Ты не спишь? — удивленно спросил Алван. И, перевернувшись на бок, осторожно отвел белоснежную прядь с лица своей адгеш-юли.
На мягких розовых губах лайш-ири расцвела улыбка:
— Нет, мой повелитель… Я проснулась еще в час волка…
— Почему не разбудила? — Алван улыбнулся ей в ответ, а потом нежно прикоснулся пальцем к ее щеке, все еще хранящей тепло его плеча.
Девушка пожала плечами, от чего с ее грудь выскользнула из-под одеяла:
— Ты говорил, что сегодня у тебя будет тяжелый день… Я решила, что тебе надо выспаться… А еще тебе снилось что-то хорошее, и я не ста-…
— Ты — лучше любого сна… — перебил ее берз, и, приподнявшись на локте, сбросил с тела Дайаны скрывавшую его ткань.
В глазах лайш-ири мелькнули искорки сдерживаемого смеха:
— Мой повелитель! Ты неутомим, как Субэдэ-бали, и неудержим, как степной пожар…
— А ты нежна, как земное воплощение Кеите-иринэ, горяча, как лучи полуденного солнца и еще желанна, как глоток воды для путника, заплутавшего в песках. И кружишь голову сильнее, чем самое крепкое вино…
— Правда? — одними губами спросила Дайана. И, не дожидаясь ответа, откинулась на спину. А потом слегка сдвинулась в сторону. Так, чтобы на ее груди заиграл лучик солнца, заглядывающий в юрту через узенькую щель между стенкой и шкурой пардуса, закрывающей выход.
Алван по-хозяйски потянулся к тяжелому полушарию… и остановил руку: белая кожа вокруг нежно-розового соска оказалась усыпана черными пятнами синяков.
— Тебе было… больно? — вырвалось откуда-то из глубины души.
Лайш-ири вздрогнула, как сурок, услышавший подозрительный шорох, а потом отвела взгляд в сторону и пожала плечами:
— Ты — мужчина! Значит, можешь брать меня так, как тебе хочется…
Алван оперся на руку, наклонился над своей адгеш-юли, прикоснулся губами к ее соску и удивленно замер — отдавать тепло души оказалось намного приятнее, чем брать!
— Знаешь, я, кажется, понял одну очень важную вещь…
— Какую, мой повелитель?
— Не много чести показывать силу тому, кто слабее тебя…
Лайш-ири закусила губу, потом робко улыбнулась, и посмотрела на Алвана таким взглядом, что у него сразу же помутилось в голове…
…Вождь Вождей выбрался из юрты в час орла. И удивленно уставился на склонившихся в поясном поклоне телохранителей.
— Что-то не так?
— Все так! — выскользнув из соседней юрты, улыбнулся Касым. — Поздравляю тебя с великой победой, берз!
— О чем это ты? — нахмурился Алван.
Шири сжал правый кулак, и изо все сил ударил по сгибу правого локтя левым предплечьем:
— Твоя женщина стонала с рассвета и до полудня… Шири, ожидающие твоего появления, уже часа полтора посыпают головы пеплом. Да что там шири — уже весь Эрдэше судачит о мужской силе нового берза! А Дайриза, дочь Цертоя — уже в степи. Собирает цветы на Венок Первого Слова…
— Ого! — удивленно протянул Алван: первая красавица Степи не могла покинуть своей юрты без прямого приказа своего отца! А, значит, к вечеру надо было ждать гостей…
