Вот только прицелиться и открыть стрельбу по бежавшим он не успел. То, что внезапно произошло на трясине, не имело объяснения, это было свыше человеческого понимания. На черной ровной глади зловещей трясины в считаные секунды появились и одновременно взорвались сотни огромных грязевых пузырей, и спокойная до того трясина стала бурлящей жижей, будто превратившейся в кипяток. И такое началось…
Исполненные нечеловеческой болью крики заживо поглощаемых людей смертельно заледенили душу, перестрелка мгновенно прекратилась. В каком-то отупении Фомин смотрел на жуткую картину, которая не могла присниться ему даже в страшных ночных кошмарах. Трясина не просто затягивала в себя несчастных, она как бы варила их живыми, и вопли были такие, какие он ни разу не слышал, хотя повидал не своем веку многое.
Жуткие крики привели Фомина в чувство, и он, повинуясь инстинкту, согнувшись, бросился под ель к близнецам - пора было уходить в пещеру. Он ясно осознал, что через трясину никто больше не пойдет, даже если капитан на своих бойцов пулеметы наставит. Многие предпочтут пулю получить, чем жуткую смерть на Марениной гати принимать. Нет теперь хода через болото.
- Давайте, братья, сматываться! Они через минуту очухаются и по нам из минометов вдар…
Слова застряли в горле - близнецы лежали рядышком у пулемета и не шевелились. Смерть застигла последней очередью, пули, прошедшие навылет, превратили в кровавую кашу русые волосы на мальчишеских головах. Фомин тяжело вздохнул - и появились на свет они одновременно, и умерли, крепко сцепив руки в братском пожатии.
- Вы уж простите меня, парни, за долю свою лихую! - он сглотнул комок - Хорошая для вас смерть, без боли, и вместе. Простите. Не поминайте нас лихом!
Фомин низко поклонился погибшим близнецам, машинально обернулся. Назад, к трясине. И тут остолбенел - толстые бревна гати вышвырнуло на поверхность чудовищными пузырями, раскидав по бурлящей поверхности.
Увиденное сильно обрадовало. Теперь на остров никто не пройдет, если парашютистов не сбросят с самолетов, что является невероятным, больной фантазией. До зимы можно спокойно отсидеться, пока гать не замерзнет. А если морозы не помогут, то придется или с голоду подыхать, или на смерть в трясину лезть…
Не быть нам рабами! На битву с врагами
Готовы и ночью и днем.
Сквозь тучи и пламя народное знамя
Мы твердой рукой понесем.
Далеко впереди, оттуда, где был Камень, громко донеслась походная песня роновцев знакомыми до боли словами. И тут же раздался в воздухе свист мин и за спиной взорвались кусты. Ветки и комья земли накрыли его, едва успевшего упасть, накрыть голову руками. Хлопки минометов зачастили, земля заходила ходуном.
Чекист говорил правду в одном- батальонные минометы были заранее поставлены на позиции и начали обстрел острова.
В сплоченных колоннах идут батальоны
На бой, на великую месть,
Несут миллионы на светлых знаменах
Свободу народа и честь.
Фомин сглотнул, глубоко вздохнул, выругался в три загиба, страх ушел из его души. Лежать бессмысленно - по закону вероятности мина рано или поздно достанет его.
Пока бьют только два 82-мм миномета, но если к ним присоединятся другие, да калибром побольше, в 120 миллиметров… Вот тогда будет полная хана. И он вспомнил - Марена не показалась ему ночью, а это значит, что смерть его сейчас не возьмет.
Дорогой открытой, печалью повитой,
В дыму и огне батарей,
В походе и битве с одною молитвой
О счастье России своей!
- Врешь, меня не убьешь! Руки коротки! - подхлестывая себя матерной руганью, он вскочил на ноги, схватил пулемет и, размахивая руками, побежал к заветной пещере, разбрызгивая сапогами грязь по сторонам. Что-то обожгло ногу, затем больно кольнуло правую руку, но пулемет Фомин не выронил.
Добежал до валунов, тяжело перевалился через них. Противно вонял пулемет запахом пороховой гари и запекшейся крови. Сердце колотилось в глотке, а ноги налились свинцом. Но в душе царила злая радость - два десятка жертв болото заглотило напрочь, не подавилось, еще десяток он с погибшими близнецами уханькал гранатами и пулеметом.
И гимн императорский с песней роновской открыто гремели, а это тоже победа, если не больше. И будет теперь этот капитан перед своими наизнанку выворачиваться - три десятка бойцов потерял при нулевом результате. Хуже того, теперь и проводника нет, и гати, и белогвардейца не схватили. Штрафбат по нему заскучает, и не быть тебе, капитан, майором, никак не быть…
- Погибли? - тихий голос Путта чуть не подбросил его с камней. Фомин повернулся к капитану.
- Срезало очередью с «ручника»! - Фомин прислонил к каменной стене окровавленный приклад пулемета. - Вот! Забрал!
И тут землю сильно тряхнуло, с той стороны Камня взлетели высоко в воздух земля, ветки и грязь.
- Полковой, в 120 миллиметров! - привычно констатировал Фомин. - Пошли-ка лучше в пещеру, сейчас плотно садить начнут по нам с крупного калибра. Пошли!
Путт кивнул и скрылся в лазе, а Фомин, войдя в зев пещеры, обернулся. От пузырящейся трясины шел бело-серый туман, ничем не напоминавший утренний - тяжелый, густой, страшный.
Сердце екнуло от нехорошего предчувствия. Фомин поежился, сплюнул и решительно пошел по проходу. И вскоре предстал перед настороженными глазами Поповича и Шмайсера. Темнить не стал, сказал прямо от порога:
- Близнецы погибли. Долбить они начали не хило, но под этим Камнем мы можем сидеть хоть до морковкиного заговенья, ибо через гать никто не пройдет. Нету более гати, и обратной дороги нет! Только зимой на ту сторону мы пройти сможем, если трясина замерзнет. Перевяжите меня, орлы, а то чуток зацепило…
Он устало присел на ящик и прикоснулся к нудно гудящему затылку - там было липко и больно. Одернул руку, чисто машинально вытер о влажный камень. И будто электрическим током ударило, да так сильно, что он сразу прижал ладонь к груди.
- Мать моя женщина! - потрясенно проговорил Шмайсер и добавил враз охрипшим голосом: - Огоньки по камню пошли, как болотные гнилушки… Похожи шибко…
Добрую минуту четверо танкистов удивленно взирали на прыгающих по каменным сводам «светлячков». И тут сено под Фоминым внезапно ухнуло вниз, желудок сразу подлетел к горлу. Захлебываясь рвотой, он попытался подняться, но чудовищная сила придавила его полностью. Слепящая вспышка обожгла глаза, волной ворвалась в мозг. Затухающими проблесками разума он еще успел подумать: «Свод взорвали?! Вот смерть и пришла, пещера стала братской могилой, одной на всех». - И потерял сознание, стремительно проваливаясь в черную пучину забвения…
