Надолго бы в больнице не застрять. Я на боль терпеливый — если сейчас хожу и что-то делаю, то и после лечения смогу, но не со скандалом же выбираться. Еще дел полно, да и экипаж вроде как без пригляда остался. Я им доверяю в принципе, уже присмотрелся, да и доказали они вроде, но все же. Да и просто к делам надо возвращаться. И домой мне надо.
Когда к больнице подъезжали, обратил внимание на то, что все окна в решетках. Оно и правильно по нынешним временам, но выглядит все равно немного того… внушает всякое. И мысль сразу такая, что так просто не сбежишь.
— Да, доктор, еще любезность окажите, — спохватился я. — Дорога на Москву проезжая или как? Не в курсе?
Доктор помолчал, потом вдруг сказал:
— У нас тут событие было, знаменательное. Встреча конвоев — один наш, питерский, другой тверской. Растолкали заторы и встретились где-то у Новгорода.
Опа!
— То есть до Твери дорога уже есть?
— И дорога, и сама колонна тверская здесь до сих пор, — с каким-то любопытством поглядывая на меня, говорит доктор. — Их возле форта Константин разместили, в плавучей гостинице. Там и машины стоят. Знаете, где это?
— Нет, ни разу здесь не был.
— Не проблема: городок маленький, любой покажет, — подвел он итог разговору.
Точно опа. Эту колонну мне найти край надо, до зарезу. К ним бы прижаться и до самой Твери доехать в безопасности. И там… там мне надо будет друга моего поискать, того самого, который никак в Катастрофу пропасть не мог, — ему по должности не положено. И там… а там, как говорится, буду «вопросы решать». Оно сейчас тоже самое главное, порешать эти самые «вопросы».
Видать, вид у меня от этих мыслей был такой, что доктор вдруг сказал:
— Вы не рассчитывайте, что вас кто-то отсюда сейчас отпустит. — И добавил: — По-любому у вас это не выйдет, время ночное, документов никаких, никто вас не знает, так что моментом любой патруль загребет. Или тут надо быть, или на судне оставаться, а иначе никак. Тут для вас лучше будет, кстати: это больница все же.
Ну ладно, это он совсем обо мне плохо думает. Но добраться до тверских надо все же как можно быстрее. И до судна как можно быстрее. И до машины. Куда еще? Если все считать, то пальцев не хватит.
Тут как раз в дверь санитарка пришла, все та же тетенька. Выложила рядом со мной пижаму, халат, на пол тапки кинула. Все, приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Переоделся, тетенька помогала даже — что-то опять все сразу разболелось. Потом вдруг смех разобрал, санитарка автомат взяла за ствол и как швабру в шкафчик поставила. Со швабрами. Я вроде даже спросить хотел — все ли у них в порядке, но доктор растрепанный вмешался:
— Да не помылит никто, нет тут такого, а с утра на хранение сдадим. — И, перехватив мой явно сомневающийся взгляд, добавил: — И кому тут американский автомат нужен? На фига?
— Доктор, для коллекции, — вздохнул я, и он вроде как даже согласился.
9 июля, понедельник, утро. Кронштадт, городская больница № 36
Уснул. Боль не боль, а уснул и спал до завтрака, который оказался вполне приличным. Познакомиться с соседями по палате и не успел толком — позвали. Пришла какая-то молодая чернявая девчонка, постреляла глазами, провела куда-то коридорами, пахнущими лизолом, — оказалось, что на рентген. Завела и сразу смылась.
Там меня покрутили, поставили правильно, щелкнули, затем отправили дальше все с той же вертлявой черненькой. В конце концов завела она меня еще в какой-то кабинет, я так и не понял — процедурная это или операционная, да мне и без разницы. Пришлось подождать минут десять, после чего туда зашли еще двое — давешний высокий доктор и еще один, постарше, басистый и хриплый, со странным шрамом на щеке — косым крестом, вроде как следом ошибок молодости. За что это его пописали, интересно?
«Мой» доктор нес за зажимчик влажный рентгеновский снимок. Дальше вообще шумно становится: за пописанным медиком ввалились сразу трое, причем все разом вызвали подозрения и буквально вынудили вспомнить восточную пословицу про то, что ученик цирюльника учится на голове сироты. Учеников трое — голова одна, и за сироту тут явно буду я.
Девчонка с чудной прической, симпатичная, но не внушающая доверия как представитель медицинской науки, матросик-санинструктор в форме, отчего сердце и вовсе сжалось, а третий персонаж такой, что словами не опишешь, — со страшным малоросским акцентом.
— Отрабатывать приемы оказания помощи на мне будем? — поинтересовался я с ехидством. — На три счета?
— Обезболить надо качественно, — довольно терпеливо вздохнул «мой» доктор. — Анестезиологов осталось после эпидемии — по пальцам мастера с лесопилки пересчитать можно. Вот и приходится работать такими анестезиологическими командами — по сумме знаний и навыков трое как раз соответствуют одному дореформенному анестезиологу. А колоть вас надо обильно: дырок у вас густо.
Он повесил рентгеновский снимок на белую панель и щелкнул выключателем. Появились белые кости на темном фоне и россыпь мелких белесых кружочков. Ага, вот она, дробь-то.
— Сейчас еще снимочек вот тут повесим, чтоб видно было, где у вас дробины засели, и приступим, — сказал Резаный. — Можете петь песни, но лучше рассказали бы, что это вас за американца выдали и что да как. И вам веселее, и нам интересно.
Я с сомнением посмотрел на бригаду анестезиологов, которым бы даже клизму кошке поставить не доверил, и спросил:
— Уверены, что у нас так все получится: вы там ковыряетесь, а я байки травлю?
— Уверены, уверены, — хрипло вздыхает Резаный. — Работа простая, привычная, но долгая и нудная. Анализы ваши пришли, ничего сложного нет, а возни много — сами обалдеть успеете. Давайте уж друг другу процесс облегчим: мы вам максимально небольно все вытащим из спины, а вы нам новости расскажете. Договорились?
О том, что это надолго, я и сам догадывался. Так что осталось только согласиться на условия. После пары наводящих вопросов рассказ как-то удалось начать. Когда, правда, сказал, что приехал из округа Юма, Аризона, девчонка издала какой-то странный звук, но я уже решил не обращать внимания. «Бригада анестезиологов» стояла у меня за спиной, громко сопела, а доктора пальцем показывали, куда тыкать шприцем, искренне полагая, что я ничего не вижу. Вроде как шкаф со стеклянными дверцами передо мной не стоит и тени на стену от окна не падают. Ну ладно, пусть думают, что великие конспираторы, я боли-то не боюсь, — в общем, я тут только застрять опасаюсь. Вдруг за котом плохо следят на «Мариетте»? Хотя «девы» за ним вроде как по-честному, уважали…
Сначала шприц ткнулся больно, потом с каждым разом все «тише и тише», вскоре спина вообще как не моя стала. В ней ковырялись, звякали дробинки в белом лотке, «анестезиологи» Уже просто топтались здесь без всякого дела, а я все рассказывал и рассказывал. О наших приключениях — немного, основное разве что, а больше о том, что где видел и как это все теперь выглядит. Под конец их даже придавило вроде как — не очень оптимистический рассказ у меня получился.
