Мы говорим, что эти болванки, начинённые «вилли питом», всего лишь приносят свет, но мы лжём. Потому что свет тоже может быть злым и жестоким, потому что свет слишком часто стал пахнуть фосфором.
Огонь охватывает всё вокруг. Горит дорога у меня под ногами, горит песок и сам воздух. Наверное, горю и я.
Или не я? Или ещё не горю? Или уже не горю?
Огонь жадно лижет летящий вверх песок, сплавляя его в единую массу.
Шаг за шагом я иду к громадному зеркалу, преграждающему путь. Шаг за шагом ко мне идёт моё отражение.
Моё отражение?..
Полковник Коннорс смотрит на меня.
У нас хватает общих воспоминаний. У нас теперь много общих воспоминаний.
У нас много общего.
– Выбор, Алекс, – говорит мне полковник. – Выбирай. Ещё раз. Ещё раз!
«Беретта» всё ещё в моей руке – та самая «беретта». В капризном механизме – кувейтский песок. Шансы, что пистолет выстрелит – пятьдесят на пятьдесят.
Всё или ничего.
– Я думал, что в этом чёртовом городе моих людей нужно защищать от песчаных бурь, «танго» и предателей-цээрушников… Но я ошибся. Я должен был защищать их от тебя!
Коннорс достаёт из-за пояса «кольт» и наводит на меня.
– Выбор, Алекс. И ты знаешь какой. Ты ведь всё прекрасно знаешь.
– Да… – хрипло произношу я, тоже наводя на него пистолет. – Я знаю.
– Это твоя вина, – говорит полковник.
– Это твоя вина, – говорю я.
Выстрел.
Зеркало разлетается на куски, и мир по ту сторону обрушивается на меня.
Эль-Кувейт, 2021 г.
Я глубоко вдохнул и закашлялся. Всё тело болело, лицо было залито кровью из мелких порезов. Каждое движение приносило лишь всё новые и новые вспышки боли.
– Прости, Алекс… – Не знаю, слышал ли я голос полковника Коннорса на самом деле, или он мне лишь мерещился. – Но ты ведь и так знал, чем всё это кончится, верно? Твои люди – мертвы, город – в огне, а ты остался один… Ты неудачник, Алекс. Впрочем… Это нас объединяет.
Я перевернулся на живот, кое-как поднялся на ноги и побрёл вверх по песчаному склону, держась рукой за полыхающий болью правый бок.
Идти было тяжело – ноги, ставшие словно ватными, заплетались и запинались на ровном месте. Да и переставлять их было той ещё задачей – хоть они и были как будто ватными, но в то же самое время весили многие тонны.
Но я всё-таки шёл, спотыкаясь и запинаясь, пока не оказался прямо перед входом в Башню.
Сквозь песок проглядывала когда-то алая, а сейчас просто выгоревшая на солнце ковровая дорожка. Повсюду валялись опрокинутые золотистые столбики с обрывками торжественных лент на них.
Винтовка всё ещё болталась у меня на плече, так что я кое-как перевесил её поудобнее и захромал по лестнице к высоким и широким дверям. Толкнул одну из створок, которая с ощутимой натугой поддалась и со скрипом распахнулась.
Внутри громадного вестибюля были расположены десятки каких-то деревянных контейнеров, вокруг которых были в беспорядке разбросаны золотые монеты, украшения, пачки банкнот и банковские мешки с купюрами.
Я побрёл мимо всех этих ценностей, до которых мне сейчас не было совершенно никакого дела. И которые, если честно, не возбуждали во мне ни капли алчности.
К чему мертвецу деньги и золото? К чему золото и деньги тому, кому они были нужны и которые теперь не нужны ему совсем?
Обошёл один из контейнеров, который был вскрыт и распотрошён. Равнодушно перешагнул через валяющиеся на усыпанном песке полу золотые слитки с затейливой вязью мусульманского письма. Мельком скользнул по каким-то непонятным контейнерам с предупредительными значками химической и биологической опасности.
И двинулся к виднеющемуся впереди проходу, за которым вдоль расстеленной на полу дорожки стояла пара десятков людей в американской форме. Без оружия и в торжественных стойках.
Я положил было указательный палец на спусковой крючок, но затем убрал его и опустил ствол автомата.
Что я могу сделать, если впереди меня ждут «штормовые стражи»? Что я могу сделать им? Да ничего. А что они могут сделать мне? Тоже ничего.
Я уже не живу. А значит, меня нельзя убить.
И поэтому я всё тем же неровным шагом, едва не шатаясь от слабости, вошёл внутрь помещения, в дальнем конце которого виднелись двери нескольких лифтов.
– Отряд, смирно! – скомандовал кто-то, и «стражи» моментально подчинились, застыв вдоль дорожки десятками неподвижных статуй.
– Сэр, – в паре метров передо мной выступил вперёд невысокий худой лысый солдат лет тридцати, – мы все, кто выжил из 2-го пехотного полка. Мы сдаёмся, сэр. Кувейт ваш.
«Штормовые стражи» чётко отсалютовали мне.
– Где… – выдавил я, обдирая словами пересохшее горло, – где полковник Коннорс?
– Там, где он всегда был, сэр, – на самом верху. Он ждёт вас.
Я прошагал мимо салютующих мне солдат и подошёл к дверям лифта, которые с мелодичным звоном распахнулись. Вошёл внутрь и нажал на самую последнюю кнопку, которых тут было великое множество.
Скоростной лифт возносил меня на сотни метров вверх, а тем временем ожил спутниковый телефон, что я всё ещё таскал у себя в разгрузке.
– Молодец, Алекс, – иронично произнёс полковник Коннорс. – Ты сделал то, что не смогли ни бури, ни агенты ЦРУ, – ты уничтожил Второй пехотный. Наверное, чувствуешь себя героем? Хотя… о чём это я? Ты же не герой – у тебя совсем другие… таланты.
Я выключил телефон и убрал его обратно, оперевшись руками и лбом на прохладную стену кабины лифта. Винтовка давила на шею, пригибая к земле, и я снял её с себя и бросил на пол кабины. У меня ведь есть «беретта» – пистолета вполне хватит, чтобы покончить со всем этим. Хватит даже всего одной пули…
Лифт возносил меня вверх – на самую вершину этого мира и города, на высоту тысячи и одного метра…
Сколько это длилось? Не знаю, я не считал. И мои наручные часы давным-давно были сломаны, так что отныне я был вне времени. А может, тут никогда и не было никакого времени, лишь бесконечно пересыпающийся песок. Как в песочных часах. Где тише всего во время урагана? В его сердце. Где нет времени? В его сердце – в часах.
Я впал в какое-то состояние полуяви-полусна, прислонившись к стенке кабины.
Сколько это длилось? Не знаю, я не считал. Может быть, минуту, может быть, век, а может быть – вечность…
Однако всё когда-нибудь кончается. Завершается и мой путь. Поэтому когда лифт остановился и его двери с уже знакомым мелодичным звоном начали раскрываться, это не стало для меня неожиданностью.
Створки разошлись в стороны… И я увидел перед собой улыбающегося мужчину лет тридцати пяти с темно-русыми волосами до плеч, короткой бородой, одетого в камуфляжные штаны, армейские ботинки и бело-красную рубаху с коротким рукавом прямо на голый торс.
