Анастасия Парфенова - Ярко-алое

Тимур наблюдал рождение ками.

«Это больше, чем искусственный интеллект, — понял как никогда отчетливо. — Больше, чем отпечаток человеческого разума. Они иное. Качественный скачок. Выход в другое измерение. Они просто что-то совершенно новое».

Но в сердце — в самом центре сияющего нового сознания — расправляло и складывало крылья существо до боли знакомое. Дивный махаон. Хрупкий, необъятный, бережно охраняемый божественный профиль.

Акеми.

Лежащая на неподвижной груди Тайра крохотная девочка была — сенсоры капсулы утверждали это с абсолютной уверенностью — жива. И совершенно здорова.

Кимико подняла тяжелую хрустальную крышку. Взяла на руки свою дочь, прижала ребенка к груди — прижала к груди обоих детей, божественную принцессу и новорожденного бога — обняла их, укутала крыльями своего разума. Солнце мягко сияло в ее волосах, отражалось от белоснежных одеяний, ворошило склонившиеся к подолу душистые травы. Оглянувшись, Тимур понял, что очень плавно, без помощи внешнего оборудования, с головой погрузился в Сеть.

— Владычица моя, — прошептала Кимико, глядя в лицо дочери. — Взгляните на меня.

По красивому лицу ее текли незамечаемые слезы.

Дрогнули крылья профиля-бабочки. Акеми открыла глаза. Посмотрела на мир.

И мир посмотрел на нее.

Точно молнией подброшенный, взвился советник Канеко. Развернулся.

Ветер принес злые вести. О том, как стонет под копытами коней земля. Как замирает пред чужой силой огонь. Как уходит вода с пути пришедших незвано.

— Мы опоздали, — услышал Тимур свой голос. — Их все же выследили.

Посмотрел на женщину, испуганно прижимающую к себе детей. Далеко ли с ними, такими ослепительно хрупкими, убежишь?

— Госпожа моя, выпускайте Акеми в Сеть. Немедленно. Единственный шанс — показать ее всей Акане. Кем бы они себя ни считали, убить божественную владычицу на глазах целой планеты не посмеют.

Черные глаза полыхнули. Высокородная не стала ни возражать, ни соглашаться. Опустилась на колени, готовясь к ритуалу, который должен был стать вторым — и более сложным — рождением.

Тимур повернулся спиной ко всему, что было дорого для него в этой жизни. Пошел по пьянящему многотравью. К темнеющему на горизонте лесу. К поднимающимся ненадежным заслоном холмам.

Навстречу летящим неведомой тьмой лютым врагам.

Он должен был выиграть для нее — для них — время. Любой ценой.

Вот теперь уже действительно любой.

Железный Неко встретил их у оврага. Текущую по дну речушку нельзя было назвать непреодолимой преградой, но это было лучшее, что нашлось в его аварийных запасах. Переброшенный поверх деревянный мост стал хорошей, удобной для обороны позицией. Тимур как раз успел выломать одну из планок и пристраивал на ее месте копье, когда из-за холма показались летящие галопом всадники: черный и золотой. Бросив под ноги иллюзию доски, встал советник Канеко посреди моста. Сложил руки на груди.

Постарался забыть, вычеркнуть из сознания, как же он на самом деле устал. День этот длился, и длился, и длился. Тимур словно попал в заколдованное, поглотившее его с головой время, в котором было лишь сегодня. Да не кончится оно никогда…

В заповедном, поворотном этом «здесь и сейчас» был Железный Неко облачен в легкую европейскую кольчугу. Поверх легла боевая накидка-дзимбаори, вышитая официальными монами. Стилизованные врата-тории, герб Кикути. Более четко обозначить свою позицию в данном случае было сложно.

Всадники достигли моста. Остановили горячащихся коней.

— Высокородный князь Сакураги, почтенный Ватари Богдан. Сколь трогательное единство политических противоположностей, — поприветствовал их советник Канеко, и тон его был столь сух, словно от малейшей искры вспыхнут слова белым пламенем. — И какая печальная предсказуемость. Вынужден признать, что именно вас я и ожидал здесь встретить.

— Неко, — кивнул ему дед Богдан.

Патриарх Ватари в кои-то веки отбросил претензии на то, что является «всего лишь пользователем с неугодного соседям славянского острова». Он выглядел тем, кем был на самом деле: главой могущественного воинского клана. В темных самурайских доспехах, на дивной красоты черном коне, с длинным мечом-тати у пояса. Седую голову защищал тяжелый шлем, но, вопреки обычаю, лицо не было скрыто причудливой демонической маской. Намекая, надо полагать, что холодные эти черты внушают врагам больший ужас, нежели любое из обитающих в недрах Паутины чудищ.

Правильно, кстати говоря, намекая.

— Я рад видеть тебя среди живых, Мурр. Но не стоило так обходиться со Стефаном. Мальчик искренне пытался защитить названого брата от самоуверенной мальчишеской глупости. Играть в благородство можно, когда твой партнер знает, что это игра, и согласен соблюдать те же правила.

— Стеф понял, за что ему прилетело, дед. И, в конце концов, надо же мне было как-то до тебя достучаться. Крик «что я сделал?» в разгар попытки выпотрошить лучшего друга как нельзя лучше проиллюстрировал ситуацию. — Голос Тимура утратил даже намек на юмор. — Я смирился с ложью, советник Ватари. Однако не намерен терпеть ложь наглую, грубую и оскорбительную. Если не ошибаюсь, Стефу столь уникальный подход к истине тоже порядком надоел. Что будешь ты делать с властью, если ценой ее станет семья? Подумай, патриарх.

Второй всадник поднял на дыбы златогривого скакуна. Князь Сакураги, прозванный врагами его Кохаку, облачен был в медово-желтые, точно выточенные из единого куска янтаря доспехи. Фантастической красоты шлем в виде головы дракона полностью закрывал лицо. За пояс заткнута была традиционная пара мечей: катана и вакидзаси, за спиной лук и колчан, к седлу приторочено тонкое копье.

— Не тебе рассуждать о верности и семье, мальчишка! — грозовым, предвещающим бурю раскатом ударил голос князя.

Тимур и бровью в его сторону не повел. Точно и не заметил.

— Раз уж мы все равно встретились, господа советники. Помните, поручили вы мне расследовать нападения во время бала в день-ноль? Не желаете выслушать отчет?

Золотой конь вскинул тревожно голову. Ударил копытом. Где-то под опорами моста земля застонала.