опасны на Русальную неделю в апреле и в мае-июне, в период цветения ржи. Тогда-то они чаще всего и показываются людям. В этот период советовали не только воздержаться от купания в водоемах, но и подходить к воде вообще, не заходить далеко в лес и не гулять в одиночестве.
При встрече с русалками нужно было не смотреть на них — лучше всего оборотить взгляд в землю. Были и заговоры против этих духов. Советовали от них также откупаться — бросать им какой-то элемент одежды, гребешки, украшения.
Ольга Орлова
Неделя подошла к концу, а магия ко мне так и не вернулась. Не вернулась, несмотря на все попытки Анастасии Фёдоровной и ещё нескольких приглашённых ректором целителей.
Они просто разводили руками и говорили, что я навсегда утратила возможность применять магию. Дмитрий Афанасьевич запретил мне рассказывать кому-либо об этом и ограничил все контакты. Я даже не могла позвонить и поговорить с родителями, хотя очень сильно хотела этого.
В любой трудной ситуации отцу всегда удавалось подобрать нужные слова, чтобы успокоить меня. А сейчас ситуация была просто критической. У меня оставалась одна лишь надежда. Надежда на то, что слова Казимира о том, что он может мне помочь, были правдой.
И я даже попыталась найти его самостоятельно, когда подошёл обговорённый им срок. Но попытки мои закончились практически не начавшись. Всё тот же Дмитрий Аристархович определил меня в академический госпиталь и запретил покидать мою палату, до особого распоряжения.
На мои слова о том, что Казимир обещал мне помочь, он ответил, что сперва мы должны испробовать все доступные методы, а уж если ничего не получится, то обратимся к нему.
Это решение ректора ударило по мне даже сильнее, чем потеря магии. Даже не знаю отчего, но я так расстроилась, что прорыдала потом целый день. Ничего не ела, а на всех, кто ко мне заходил, бросалась с кулаками. Вот хотела я кому-нибудь навалять, и всё. И если Дмитрий Аристархович, предусмотрительно больше не заходил ко мне, то приглашённые им целители стали моими законными жертвами.
Шёл день за днём, а никаких подвижек в разрешении моей проблемы не было. Меня уже проверили на всём известном современном медицинском оборудовании и сказали, что я просто неприлично здорова и с этой стороны нет никаких ограничений для использования магии.
Потом провели кучу магических исследований и также не смогли ничего обнаружить. Мои источники были в полном порядке, просто отчего-то отказывались восстанавливать энергию. Она просто не могла вновь начать прибывать, словно стоял какой-то барьер, который не могут обнаружить одни из сильнейших целителей современности.
В безуспешных попытках понять, что со мной произошло и как это исправить пролетело ещё три недели. За это время я превратилась в настоящего зомби. Пропал какой-либо интерес к жизни. Не хотелось вообще ничего. А все мои просьбы выпустить меня, позвать Казимира или дать поговорить с родителями, вежливо отклонялись.
Палата, в которой меня держали, находилась на третьем этаже академического госпиталя и поэтому мне даже не приходила в голову мысль о том, чтобы сбежать. Не приходила до сегодняшнего дня.
Сама не знаю почему, но проснулась я с твёрдым желанием сегодня во чтобы то не стало покинуть эту тюрьму. А ничем иным эту палату я не могла воспринимать.
Пытаться выйти из палаты через дверь было бессмысленно. Помимо того, что она всегда закрывалась на ключ, там было наложено несколько защитных и сигнальных заклинаний. Стоит мне только попытаться открыть её без специального магического ключа и эта магия обратится против меня.
А вот на окне ничего подобного не было. Это я прекрасно знала, благодаря посту главы дисциплинарного комитета. На этом посту у меня имелась схема расположения всех подобных заклинаний на территории академии. В прошлом году я пыталась добиться от Дмитрия Аристарховича, чтобы у дисциплинарного комитета имелись ключи от этих заклинаний, но ничего не вышло.
Но через дверь я и не собиралась выходить. Моей целью было окно. И занялась я воплощением своего плана в воскресенье. В этот день практически небывало никаких тестов и очередных проверок. Так заходят принести поесть и быстро снять данные с установленных в палате приборов. Минут пятнадцать утром и столько же вечером.
И вот когда за дежурившим сегодня целителем закрылась дверь, я приступила к осуществлению своего плана.
Постельное бельё тут же было выпотрошено и я принялась связывать из него некое подобие верёвки. Всё же прыгнуть просто так с третьего этажа это не про меня. А вот такой способ, подсмотренный в кино, вполне подходил.
Вот только это в кино всё проходит гладко как по маслу, а в реальности столько всяких препон, что даже представить страшно. Во-первых, простынь и пододеяльник, вместе взятые, получаются довольно короткими. Во-вторых, нужно их суметь крепко связать, чтобы даже не было намёка на развязывание. В третьих, перед тем как вылезти, эту импровизированную верёвку ещё нужно где-то закрепить.
А там ещё было и в-четвёртых, пятых, шестых и так далее. После десятого пункта осложнений я перестала считать.
К простыне и пододеяльнику присоединились шторы и я надеялась, что этого хватит, чтобы спуститься до приемлемого уровня, с которого уже можно будет просто спрыгнуть на землю, не боясь переломать ноги.
Примотав получившуюся верёвку к батарее, я открыла окно и посмотрела вниз. Как-то резко перехотелось спускаться. Но если не сделаю этого сейчас, то так и останусь сидеть здесь в заточении. А терпеть это и дальше сил моих больше не было. Поэтому собравшись с духом, я перебросила связанные тряпки через окно и кое-как вывалилась сама.
Именно, что вывалилась. Просто смотреть вниз я боялась и поэтому закрыла глаза, когда сама перелезала через окно. Тряпки натянулись и я выдохнула с облегчением. Сразу не упала, значит, выдержит. Да и весила я совсем немного, даже не дотягивала до пятидесяти килограмм.
Немного повисев и в очередной раз собравшись с духом, я начала спускаться, представляя, что это канат, по которому так любили заставлять нас лазить в школе. Никогда не думала, что это может мне пригодиться.
Спускалась я очень медленно, стараясь не смотреть вниз. Буквально по несколько сантиметров и уже через минуту руки начали трястись от напряжения. Срочно нужно было ускоряться, но я просто не могла себя заставить это сделать. Слишком было страшно. Поэтому, когда раздался голос, я сперва даже не обратила на него внимание, продолжая свой неспешный спуск.
— Эй! Э-э-эй! Ты меня, вообще слышишь? Чего это
