«Продолжая милую и забытую в нашем времени традицию, – убористым почерком гласила записка, – я желаю тебе спокойной вахты, мой капитан».
Внизу листа стояла личная роспись Анны Штафф, старпома и бывшей возлюбленной капитана.
«Бывшей? – скользнувшее в сознании слово неприятно резануло по осознанию своей безжалостностью. – Что я подумал?»
Ричард отшвырнул записку, вскочив из-за стола и уставившись на неё, как благородная девица на ободранную крысу у себя в опочивальне. В расширенных глазах капитана читались брезгливость и ужас от собственных мыслей.
– А было ли? – задал он себе риторический вопрос, на который ему никогда не требовался ответ. – Что было-то? – продолжил он эту мысль, старательно избегая смотреть на валяющийся на светлом полу листок с буквами. – Не от того ли всё и сложилось, что впервые за долгие годы у меня появилась настоящая команда друзей, а не членов экипажа, частью которой стала Анна? Да и Штафф ли была нужна мне на самом деле, или же моё желание вернуть старпома оказалось столь велико, что я закрыл глаза на правду? На правду о том, что настоящая Штафф никогда не знала меня, не хотела быть со мной, да и я сам вовсе не жаждал никаких отношений между мной и моей подчинённой.
– Вы хотите об этом поговорить? – раздался благодушный голос Гая с капитанской койки. Внезапно появившийся в запертой каюте Травкин никоим образом не насторожил Ричарда. Тот лишь устало кивнул, опускаясь на стул, поставив его одной опорой на записку Штафф.
– Думаешь, это просто влечение, Док? – с хрустальным ледяным звоном в голосе спросил капитан, сложив руки на груди и внимательно глядя в голубые глаза Травкина. – Или опять козни Романова, Олеша или ещё какого свища на моей ж***?
– А ты сам как думаешь? – достав толстый косяк и прикурив его, осведомился Гай. По каюте тут же поплыл тяжёлый запах сладковатой травки корабельного производства под руководством Гавриила Травкина.
– Не знаю, – покачал головой Рик, почёсывая за ухом. – Мне внезапно показалось, что всё это, – он обвёл рукой пространство вокруг себя, – одна сплошная фикция. Иллюзия, сказка, которую мы поддерживаем друг для друга, чтобы не проснуться и не обнаружить себя в дрейфующей «Астарте» с отключёнными блоками питания и жизнеобеспечения, иссохшими до мумий, мёртвыми и застывшими на своих боевых постах. Я даже не уверен, Док, что выжил после того, как меня подобрали Светлые.
Гай медленно выпустил изо рта колечко едкого дыма, лениво всосавшегося в решётку вентиляции под потолком, и согласно кивнул, поощряя капитана продолжать изъясняться.
– Я не знаю, что ещё сказать, Гай, – отвёл взгляд Ричард.
– Ты не знаешь, любишь ли Анну, или ты не знаешь, жив ты или жив тот, другой ты? – спросил Гай.
– Я уже ничего не знаю, – буркнул Рик, глядя на развалившегося в полусидячей позе Дока.
– А чего бы тебе хотелось? Ты знаешь хотя бы, чего ты хочешь?
Ричард в упор уставился на Травкина, буравя его взглядом. Льдисто-голубые глаза Гая оставались непроницаемыми и невозмутимыми, подёрнутыми лёгкой дымкой тумана от принятой дозы наркотика. Он едва заметно улыбался капитану, не отводя взгляда.
– Чтобы вся эта неведомая хрень кончилась, – сказал Рик. – Чтобы снова стало всё просто и понятно. Кто рядом, кто предал, какой рейс и куда, с кем мы идём, кто нас ждёт, – твёрдо сказал Рик.
– И когда это в твоей жизни было всё именно так, Рик? – иронично хмыкнул Гай, меняя позу на более удобную. Жирный серый пепел с его самокрутки вялой личинкой упал на светлый пол каюты капитана, но роботов-уборщиков, как ни странно, не появилось. Рик поморщился, проследив взглядом падение сгоревших частиц сухой травы. Он открыл было рот, чтобы дать Гаю отповедь по поводу кристальной осознанности всей своей жизни, но медленно захлопнул его, с хрустом и смачным клацаньем поставив челюсть на место.
– В том-то и дело, мой дорогой капитан, – вздохнул Гай, затягиваясь сигаретой и выпуская клубы дыма в вентиляцию, – что ты лично никогда не жил так, как только что описал мне. Так мог жить тот, другой ты, где-то там, где есть только чёрное и белое, живое и мёртвое, сила и слабость. Там, где тебе не надо было думать над полутонами и оттенками, где не надо было заботиться о чувствах других рядом с тобой, где ты сам принимал решения и выбирал себе пару, друга, врага и дело. Знаешь, кэп, – неожиданно мечтательно сказал Гай, – тот я, который мне снится, нравится мне куда больше меня нынешнего. Он лишён зависимости от наркотиков, ему не нужно искусственно стимулировать свои эмоции, ища для себя наслаждения в таких вещах, которые признаны извращениями или грязью. Тот я является вторым пилотом на корабле капитана Реверса. Он немногословен, решителен, целеустремлён и честолюбив. Он – это всё то, что когда-то было во мне, но чему не суждено было взять верх надо мной. Я вовсе не считаю себя моральным калекой, как думает мой братец, – Гай хихикнул, – получаю удовольствие от своего нынешнего положения и рода занятий. Но я вижу, кем мог бы стать, сложись моя жизнь немного по-другому. И, в отличие от тебя, кэп, я себе нравлюсь не только там, но и здесь. И не вижу смысла горевать об упущенных возможностях, сублимируя их в прошлом или параллельном мире в постоянное сравнение с собой нынешним. Я – не тот второй пилот. Но и он не первоклассный врач, способный сшить каждому из вас новую задницу из г*** и палок.
– А я? Кто здесь я? Кто я такой здесь, чтобы мне не смотреть с завистью ребёнка на того себя, способного принимать жёсткие решения, не заботясь о последствиях, деля мир на своё и чужое?
– Ты капитан, – пожал плечами Гай, вставая и туша окурок о край стола Ричарда, – этого вполне достаточно, – продолжил он, отходя к выходу. – И не забывай, Рик, что то твоё, там, в твоих снах, что ты называешь своим и чужим, на деле оказывается именно живым или мёртвым. Иначе ты не был бы Судьёй, Морган. Если кто-либо не подходит под твоё определение закона и не вписывается в твою логику, ты безжалостно вырезаешь его из ткани жизни, превращая в мертвеца. А теперь подумай, хорошо подумай, не отвлекаясь на любовь и чувства, – Гай медленно наклонился к самому лицу капитана, заглядывая тому в глаза, – что тебе пришлось бы сделать с любым из нас, если бы кто-то на «Астарте» перешагнул предел твоё внутренней морали? Если бы ты был Судьёй и тут, ты был бы капитаном мертвецов, ибо ни один живой человек не способен прожить свой отрезок, не совершив ни одной ошибки, не влезая на чужую территорию комфорта и постоянно поддерживая имидж образа, нравящегося всем без исключения.
